Каковы же были основные факторы тогдашней жизни, вызывавшие эти яростные протесты? Прежде всего юридически неравноправное положение евреев в России – протесты формулировались как требования «равноправия». Основных ограничений для лиц иудейского вероисповедания было два: запрет проживания вне «черты оседлости» (кроме указанных выше исключений) и «процентная норма». Последняя мера заключалась в том, что была предписана доля еврейских учащихся в казенных гимназиях и в университетах.
Эта доля исходила из предположения, что пропорция евреев в казенных учебных заведениях не должна сильно превосходить их пропорции в населении России. При министре просвещения Делянове в 1887 г. она была определена для гимназий и высших учебных заведений в черте оседлости – 10 %, вне ее – 5 %, в столицах (Москве и Петербурге) – 3 %. В 1888 г. Делянов в значительной мере лишил силы эти меры, разрешив принимать «наиболее достойных» без ограничений, причем к числу последних причислялись все, средний балл которых был не ниже 3,5. Прежние правила были восстановлены министром Боголеповым, который был убит террористом в 1899 г.
Кроме этих двух основных ограничений существовали другие: запрет покупать землю или селиться (заново) в сельских местностях, запрет быть государственными чиновниками, офицерами в армии, была «процентная норма» для евреев-адвокатов («присяжных поверенных»). Во всех случаях под евреями подразумевались лица иудейского вероисповедания.
По поводу этих ограничений Шульгин замечает, что они не были проявлением какого-то принципа, направленного исключительно против евреев. Социальная структура России вообще не была основана на принципе юридического равенства. Прежде всего, после освобождения крестьян для них – а это была подавляющая часть населения – действовали свои законы: волостные суды, законы, связанные с общиной, миром и т. д. Тем более это ярко проявлялось при крепостном праве. Об этом пишет и Достоевский:
«Когда еврей “терпел в свободном выборе местожительства”, тогда двадцать три миллиона “русской трудящейся массы” (в кавычках Достоевский приводит выражения своего корреспондента) терпели от крепостного права, что уж конечно было потяжелее “выбора местожительства”. И что же, пожалели их тогда евреи? Не думаю: в Западной окраине России и на Юге вам на это ответят обстоятельно».
Но очень жестоко были поражены в своих правах и старообрядцы: например, их браки считались недействительными, дети – незаконнорожденными. В Западной России такая же «процентная норма» существовала для поляков. Многие нации находились просто в ином положении (нельзя однозначно сказать – в лучшем или худшем), чем русские, – например, их не брали в армию.
Это лишь к концу XX в. многие влиятельные мыслители (например, фон Хайек) стали обращать внимание на то, что закон лишь формализует принципы, выработанные жизнью. За сто лет до того господствовало не допускающее сомнений убеждение, что существуют некие абстрактные законы, по отношению к которым все люди должны быть в равном положении и жизнь должна быть подчинена этому принципу. В таком направлении менял структуру русского общества и Столыпин. Он, в частности, предложил Николаю II отменить все ограничения, касающиеся евреев, но тот отказал. В отношении сложившегося положения евреев важную роль играет обстоятельство, замеченное Достоевским:
«Я уж то одно знаю, что, наверно, нет в целом мире другого народа, который бы столько жаловался на судьбу свою, поминутно, за каждым шагом и словом своим, на свое принижение, на свое страдание, на свое мученичество. Подумаешь, что не они царят в Европе, не они управляют там биржами, хотя бы только, а, стало быть, политикой, внутренними делами, нравственностью государств».
И действительно, например, на сионистских конгрессах можно было услышать заявления вроде того, что евреи – «самый бедный народ в мире, не исключая эскимосов». (Где же эскимосский Ротшильд? – И. Ш.)
Приведем и взгляд с еврейской стороны. Ставший впоследствии одним из лидеров сионизма и первым президентом государства Израиль Хаим Вейцман в своих воспоминаниях рассказывает о юности, проведенной в России (он был родом из местечка Мотеле близ Пинска). Он пишет, что «процентная норма» тогда состояла для евреев 10 % от общего числа учащихся, что на вид было справедливо, т. к. в населении России евреи составляли (тогда) 4 %. Но, говорит он, как всегда, в русских законах содержался обман. Дело в том, что евреи были сконцентрированы в черте оседлости и там – в городах и местечках, где часто составляли от 30 до 80 %. Кроме того, они обладали непреодолимым стремлением к образованию. Но на вступительных экзаменах было сравнительно немного нееврейских кандидатов, а евреев допускали лишь 10 % от этого небольшого числа. Его книга, где он не раз с ненавистью говорит о России, ярко передает негодование еврейского юноши. Но точку зрения русских властей ведь тоже можно понять. Пусть в его родном местечке Мотеле евреи составляли хоть и 80 % населения. Но ведь речь шла о государственных учебных заведениях (на частные эти правила не распространялись). Почему же образование, создаваемое на средства всего населения России, не делить поровну? Почему бы еврейским богачам, вроде Бродского или Полякова, не открывать еврейские школы, вместо того, чтобы давать деньги революционным партиям и оппозиционной прессе? Оценка очень сильно зависит от того, с чьей точки зрения смотреть.
Было еще одно явление в тогдашней русской жизни, отталкивавшее евреев в России, да и во всем мире, от русской государственности, государственной власти, а часто и вообще от России. Это то, что называлось «погромы». Само слово возникло вне всякого отношения к евреям и, например, употреблялось в связи с «погромами помещичьих усадеб». Но постепенно было переориентировано и теперь ассоциируется только с действиями, направленными против евреев. Это так и осталось стандартным обвинением против дореволюционной России: «Там были еврейские погромы». Хотя в начале века, например, на сионистских конгрессах много говорили и о «румынских погромах», и об «английских погромах» (особенно в Уэльсе), но под конец обвинение осталось на России.
Справедливо, конечно, было бы оценивать все массовые проявления насилия одной меркой: и направленные против помещиков, и против евреев, и армяно-азербайджанские столкновения… Но те, в которых жертвами были евреи, в прессе (а потом в сознании) были отражены особенно.
О таких народных выступлениях пресса стала говорить с начала 1880-х годов. Происходили они в деревнях, расположенных в пределах «черты оседлости». Отклик на них занимает большое место в публицистике Ивана Аксакова. Он пишет, что либеральная пресса единодушно характеризует эти беспорядки как «избиение евреев». Но, говорит он, «именно избиения и не было». Хотя крестьяне имели и топоры, и ломы, но число побитых евреев не перевешивало русских. В 1881 г. крестьяне «громили» еврейское имущество, часто с криками «это наша кровь». Грабежей почти не было. Иногда крестьяне даже рвали попадавшиеся деньги. Аксаков относит беспорядки исключительно за счет экономических причин: тяжелого положения, в котором оказались крестьяне, да и многие помещики Юго-Западного края. Согласно правилам кагальной организации право вести дела в том или ином месте кагал с железной строгостью распределяет между живущими там евреями. (Подробнее об этом сказано в гл. 4.) Поэтому крестьянин или мелкий помещик не мог обратиться к другому перекупщику, ростовщику… и обязан был принимать условия того, которого указал кагал. Он приводит письмо одного помещика, подвергшегося херему (проклятию) и полному бойкоту, от которого он спасся, лишь обратившись к высокому галицийскому раввину.
