«Жидки могут удовольствоваться, что за ними побежал Вл. Соловьев, но Розанов за ними не побежит (пробовали «обмазать»)».
Но были и постоянно высказываемые мысли:
«Он удобрил вас, он оплодотворил вас. Он подошел и сказал вам, что то, о чем вы думаете и чем озабочены, легко исполнить… И вы даже не замечаете, что уже не “сам” и “я”, а – “его”. Почва, которая засеяна евреем и которую пашет еврей».
«И гибнете. “Через 100 лет” нет русского + еврей, а только один еврей + погибший около него русский человек».
«Поля наши – не из земли, а из людей». Вот отчего мы и не пашем, провиденциально не пашем. Ибо для нас уготована благороднейшая почва – человек, народы».
«И вот этой-то тайны их я и боюсь, и кричу, и говорю моим милым русским: “Не надо! Не общайтесь с иудеями. Иначе вы все погибнете”».
«Подождите. Через 150–200 лет над русскими нивами будет свистеть бич еврейского надсмотрщика.
И под бичом – согнутые спины русских рабов».
«В настоящее время для России нет двух опасностей. Есть одна опасность. Евреи».
«И если революция начнет вообще одолевать… то евреи сбросят маску “сочувствия русскому народу”… и быстро передушат, как Гапона и Хрусталева (и так же революционно-корректно), всю русскую часть революции, всех собственно русских вождей революции, и в “ворота взятой крепости” войдут, конечно, одни! – войдут с криками: “Радуйся, русский народ – мы даровали тебе свободу!” – “Благодари нас и поклонись нам!” “Завтра начнется счастье…” Но сегодня еще надо доделать маленькое дело: додушить эту полицию на местах, этих мелких исправничишек и земских начальников из дворян и на место их поставить брюнетов из студентов, с фамилиями (к тому времени) русскими, и даже крещеных…» (В последнем отрывке есть нечто загадочное. Судя по комментариям издателя, этот текст написан в 1913 г., а Носарь-Хрусталев убит большевиками в 1919 г. Может быть, слово «придушить» понимается в смысле конца политической карьеры? Гапон тогда уже был «казнен» Рутенбергом.)
В 1897 г. Чехов занес в записную книжку такие размышления (а напечатано впервые в 1980 г.!):
«Такие писатели, как Н. С. Лесков и С. В. Максимов, не могут иметь у нашей критики успеха, так как наши критики почти все – евреи, не знающие, чуждые русской коренной жизни, ее духа, ее формы, ее юмора, совершенно непонятного для них, и видящие в русском человеке ни больше ни меньше, как скучного инородца. У петербургской публики, в большинстве руководимой этими критиками, никогда не имел успеха Островский; и Гоголь уже не смешит ее».
А. Белый писал:
«Нам грозит опасность “штемпелеванной культуры”, т. е. интернациональной фабрики по поставке гениев; нам грозит фабричное производство мыслей… Вырастает ужасная цензура во всех недрах этих предприятий: переводится, рекламируется и распространяется только то, что угодно королям литературной биржи… Кто, кто эти оскопители? Странно и страшно сказать, но приходится.
Это – пришлые люди: обыкновенно оторванные от той нации, в недрах которой они живут… главарями национальной культуры становятся чуждые этой культуре люди; конечно, не понимают они глубин народного духа, в его звуковом, красочном и словесном выражении (…)
…вы посмотрите списки сотрудников газет и журналов России: кто музыкальные, литературные критики этих журналов? Вы увидите почти сплошь имена евреев… Общая масса еврейских критиков совершенно чужда русскому искусству, пишет на жаргоне «эсперанто» и терроризирует всякую попытку углубить и обогатить русский язык… И эта зависимость писателя от еврейской или юдаизированной критики строго замалчивается: еврей-издатель, с одной стороны, грозит голодом писателю; с другой стороны – еврейский критик грозит опозорить того, кто поднимет голос в защиту права русской литературы быть русской, и только русской».
В архивах сохранилось письмо Куприна (знаменательным образом так и не опубликованное у нас до 1990-х гг.). Оно написано по поводу шумного инцидента, вызванного непочтительным отзывом писателя Чирикова о творчестве ШоломАша. Вся пресса любых оттенков обрушилась на Чирикова. Куприн пишет:
«Все мы, лучшие люди России (себя я к ним причисляю в самом-самом хвосте), давно уже бежим под хлыстом еврейского галдежа, еврейской истеричности, еврейской повышенной чувствительности, еврейской страсти господствовать, еврейской многовековой спайки, которая делает этот избранный народ столь же страшным и сильным, как стая оводов, способных убить в болоте лошадь. Ужасно то, что мы все сознаем это, но во сто раз ужаснее то, что мы об этом только шепчемся в самой интимной компании на ушко, а вслух сказать никогда не решимся. Можно печатно и иносказательно обругать царя и даже Бога, а попробуй-ка еврея! Ого-го! Какой вопль и визг поднимется среди всех этих фармацевтов, зубных врачей, адвокатов, докторов и особенно громко среди русских писателей, ибо, как сказал один очень недурной беллетрист, Куприн, каждый еврей родится на свет божий с предначертанной миссией быть русским писателем».
Автор продолжает:
«И оттого-то вечный странник еврей таким глубоким, но почти бессознательным, инстинктивным, привитым 5000-летней наследственностью, стихийным, кровным презрением презирает все наше земное… Оттого-то он опустошает так зверски леса, оттого он равнодушен к природе, истории, чужому языку».
Но кончает Куприн просьбой письмо держать в секрете и сообщает, что выступить в защиту Чирикова отказался.
Зато какие-то невидимые силы притяжения связывали тогдашнюю прогрессивную интеллигенцию с еврейством. Горький, например, основал «Русское общество для изучения еврейской жизни», имевшее целью бороться с еще сохранившимися предрассудками по поводу евреев. Издавался сборник «Щит» в защиту евреев, редакторами которого были Андреев, Сологуб и Горький. В этом сборнике писали, например: Мережковский:
«Чего же от нас хотят евреи? Возмущения нравственного, признания того, что антисемитизм гнусен? Но это признание давно уже сделано; это возмущение так сильно и просто, что о нем нельзя говорить спокойно и разумно; можно только кричать вместе с евреями. Мы и кричим».
О. Сергий Булгаков (о движении сионизма):
«Есть священные символы и мировые идеи, которые заставляют дрожать самые сокровенные струны сердца: такое значение имеет, например, христианский Царьград и крест на Св. Софии или освобождение из рук неверных Гроба Господня. Подобное же значение должно иметь для иудейского и христианского сердца (я трижды подчеркиваю это “и”) вопрос о Палестине и устроении Израиля на земле, ему Богом данной и обетованной».
Вяч. И. Иванов:
«Мне думается, что евреи – провиденциальные испытатели наши, и как бы всемирно-исторические экзаменаторы христианских народов по любви к Христу и по верности нашей Ему».
