Я помню время, когда мы только познакомились. Не знаю, в какой вечер (вроде в один из первых после знакомства) и забыла уже куда, к кому, зачем и почему, но надо было мне срочно уезжать. А погода была жутко ужасная. Мы же познакомились то ли зимой, то ли что-то типа того. Скорее «типа того», потому что ты был в своей кожаной куртке. И вот короче дождь, снег, ветер порывистый. И ты говоришь: давай провожу. А я такая – не надо, я сама. Меня, кажется, могли встречать возле метро. Ну, все, быстренько ушла. Зонтика у меня, конечно не было. Зато он неизвестно откуда оказался у неизвестно откуда появившегося на моем пути тебя. И ты довел меня до метро. Все тогда было хорошо. Я еще сказала, что ты, когда рождался, временем чуть-чуть ошибся… Ты всегда в моих глазах был похож на мушкетера. Я видела тебя таким благородным, взрослым, мудрым, важным, что ли… Даже немножко побаивалась ляпнуть чего не того, представляешь?
А еще я старалась быть с тобой поосторожнее всегда. Видела, что ты можешь меня приручить. Чувствовала это. И всегда держала себя в руках. И ты бы не был никогда для меня тем, кто ты есть, если бы мы с тобой переспали в то время. Дело в том, что тогда у меня был период, этап такой – к этому делу я относилась исключительно как к развлечению. Исключительно. Я не помню ни одного лица, ни одного имени. Это неважно было. Какие формальности! А с тобой, у тебя, в твоей комнате для меня был своеобразный «Приют грез» (Ремарк, думаю, ты читал), там я отдыхала душой.
Ну, а потом, когда ты уехал, со мной происходили странные, даже дикие вещи. Если хочешь, чтобы я тебе рассказала – будь готов услышать много не очень для тебя приятного. Ведь большая часть меня тогда состояла из мальчиков, парней, мужчин, дядечек; девочек, девушек, женщин, тетечек.
Пока не встретила этого, мужа своего.
Они встретились во вторник, как и договаривались, в ее обеденный перерыв.
Саша проворно спустилась вниз по лестнице в фойе, застыла в ожидании у стеклянных входных дверей. На ней были атласная черная блузка, белые джинсы, черные кожаные полусапожки. Волосы, собранные сзади, крабиком крепились на затылке.
Она по прежнему оставалась той же маленькой девочкой с лицом ангела, что и восемь лет назад. Правда, исчезла подростковая угловатость.
Саша стояла спиной к Косте, который пришел раньше назначенного времени, устроился на кожаном диване в левом углу фойе, достал трехтомник Дос Пассоса в суперобложке, приобретенный на книжной ярмарке, полистал, пока ждал девушку. Нервничал ужасно, поэтому и занял себя книгами, каждую минуту посматривая на часы в мобильнике. Руки дрожали, ноги тоже.
Не застав Костю на условленном месте, Саша растерялась и не знала, что делать: звонить ли ему или сразу заплакать, обманувшись в очередной раз. Но вдруг услышала позади себя свое имя.
Она оглянулась. Глаза ее засверкали. Саша бросилась Косте на шею, прильнула. Он обхватил ее за талию, не надеясь на такой теплый прием.
– Костя! – шептала Саша. – Ты приехал! Ты настоящий! – И начала осыпать его поцелуями, боясь, видимо, не успеть, вдруг он только ей грезился. После ухватила за руку и потянула в правый угол к креслам, чтобы хоть сорок минут побыть с глазу на глаз.
А он стушевался. Стушевался потому, что Саша как-то просто своей искренней увлеченностью им упразднила все те годы, что миновали, будто их и не существовало. Она сумела своим отношением к нему обмануть время, создав иллюзию того, что встреча эта произошла не через восемь лет, а максимум спустя несколько дней после их последнего свидания.
Она никого и ничего не видела, кроме него. Сидя на его коленях и обнимая его за шею, рассказывала о своей жизни без него. Он внимательно слушал, сжимал Сашу в объятиях и завидовал самому себе.
9
Смена в понедельник началась с рассказа Гены о том, как он провел выходные. Его единственную дочь, проживающую с матерью в районе Комаровского рынка, сватали, поэтому семья жениха пригласила ее и ее родителей на торжественный ужин в честь помолвки в ресторан «Крыница», расположенный в самом центре столицы. Жених и невеста учились вместе на юрфаке, оканчивали последний курс. Однако Оксана, дочка Гены, его не любила или любила, но недостаточно сильно, точнее, разлюбила и согласилась на помолвку из вредности, чтобы насолить самой же себе. Она, будто больная, втрескалась по уши в заключенного, с которым познакомилась, даже не познакомилась, а написала ему в тюрьму, выбрав из десятка объявлений «познакомлюсь» в какой-то газете его объявление, и тот ответил, ухватился за нее, как клещ. Оксана даже несколько раз ездила в «зону» и, надо признать, возвращалась домой окрыленная, после чего собирала «любимому» посылки и некоторые суммы денег. Сколько Гена ни объяснял дочери, ни втолковывал, что ее всего лишь используют, красиво выражаясь, чтобы полегче срок мотать, что таких, как она, у большинства заключенных не одна и не две, – без толку. Гена же не с потолка это выдумал, три года провел в Могилевском ИТК, насмотрелся и знал, как и кто пишет жалостливые, полные искреннего раскаяния и мечтаний о новой лучшей жизни, письма. И потом мрази эти читают всем отрядом полученные ответы и смеются над бедными женщинами, которые в свои строки вкладывают душу и надежду. «Ты же юрист! – говорил Гена дочери. – Должна понимать, что ничем хорошим твоя связь с зэком не закончится. Во-первых, он тебя предаст, когда освободится, при первой возможности. А во-вторых, вся твоя учеба и карьера – псу под хвост. И так, и так – труба. Есть же у тебя приличный мальчик, обеспеченный, успешный, перспективный, не урод. Тебе же он нравился. И нам с матерью нравился. Вежливый, обходительный, одно слово, воспитанный. Я же помню, как ты его знакомила со мной…»
«Он скучный, папа, – возражала Оксана, – и зануда, к тому же».
«А зэк твой принц, что ли?» – бесился Гена.
Бесполезно. Переубедить Оксану не выходило ни у Гены, ни у ее матери. А парень тот, однокурсник ее, уже неоднократно делал ей предложение. И тут освобождается избранник Оксаны и направляется прямиком к ней. Даже поселяется в квартире, намекает на прописку, но нигде работать не хочет. Вернее, говорит, что не может найти, не выходя из дома. Обычная история, банальнее некуда. Гена не вмешивался, потому что его не беспокоили. Жена бывшая по телефону жаловалась, правда, но и только. А потом стали пропадать деньги вместе с «квартирантом», который, понятное дело, возвращался, пьяный и смелый, но без денег, и гонял обеих женщин по всей жилплощади, стегая ремнем. Сначала Гену это веселило, мол, сами захотели, сами расхлебывайте. Пока Оксана лично не пришла к папе и не попросила вмешаться.
«А как же любовь?» – с издевкой вопросил Гена дочку.
«Пап, не начинай», – морщилась девка, как от боли в боку.
Ну, Гена до двух не считал. Приехал к бывшей жене, спросил, где «зятек». Та махнула на балкон, он там курил, развалившись в кресле-качалке. Вышел Гена на балкон – и сразу ногой в пятак. Тот кровью и умылся. Гена схватил его за шиворот, саданул для профилактики лбом о перила и пинками вытолкал из квартиры, швырнув в спину нехитрые пожитки бедолаги.
