Постепенно стали возвращаться слух и зрение. Коля Пиноккио расслышал, что Мария Петровна на повышенных тонах разговаривает с Дашей, что та ей дерзит, не соглашаясь ни с одним словом. Хвалей что-то выкрикивает с места в адрес Даши, ему вторит Костальцев. Мария Петровна повышает голос на них, рекомендует заткнуться. Кошкина что-то вякает. Ее обламывает Павловская. Она все так же сидит рядом и поглаживает плечо Коли Пиноккио. Зачем? Он же спокоен, как удав. Спящий мушкетер на задворках его памяти проснулся. Теперь все будет иначе.
Коля хотел повернуться к Тане и сказать о том, о чем только что думал, не надо, мол, больше волноваться за него и бояться тоже не надо, он сам со всем справится. Однако телодвижение его получилось каким-то скованным и неуклюжим и… опять же почему-то Коля Пиноккио оказался на полу, лежащим навзничь между рядов. Падение окончательно вернуло резкость зрению и выплюнуло пробки из ушей.
Склоненным над ним лицам Павловской, Даши и Хвалея с Костальцевым, встревоженным и озабоченным, Коля Пиноккио улыбнулся, во всяком случае, ему хотелось верить, что улыбнулся, и промямлил, хотя, казалось, что произнес нормально:
– Все в порядке. Я дома.
– Ты в школе, Пиноккио! – это Хвалей.
– Далеко летал? – хохотнул Костальцев.
– Прекратили базар! – гаркнула Мария Петровна. – Расселись по местам!
Ее громкий окрик подействовал, впрочем, как всегда. Слушались ее не потому, что боялись или уважали, просто не выносили криков, звонких и противных, точно сирена. Бывают такие звуки, которые непереносимы. Мария Петровна обладала именно таким голосом.
Коля Пиноккио поднялся без посторонней помощи, занял свое место за партой. Павловская не вернулась за первую парту, где раньше сидела, осталась с ним. Даша сидела позади.
– Белая, – обратилась Мария Петровна к Даше, – на тебя это не распростроняется! Встань! Мы не закончили.
Даша вышла из-за парты.
– Ты на кого похожа? – зарядила вопрос Мария Петровна.
– Волочкова в аду, – вставила Кошкина – высокая, рыжая, спелая девочка, засмеялась и заразила Хвалея с Костальцевым.
– Очень остроумно, Кошкина! – упрекнула ученицу в отсутствии чувства юмора классный руководитель.
– Это вы меня сейчас дурой выставили? – догадалась Кошкина.
– Кошкина, нафига тебе мозги? – заметил Костальцев. – С такими буферами!..
– Можно подумать, у тебя они есть! – возразила Кошкина.
– Уж побольше твоих, – заявил Костальцев.
– Мне долго еще стоять? – это Даша спросила Марию Петровну, переминаясь с ноги на ногу.
– Постоишь, – отозвалась Мария Петровна.
– Отпустите ее, Мария Петровна, в туалет, – Костальцев оглянулся и заметил, как Даша топчется на месте, – а то Белая нас затопит.
– Чё сказал? – подошла Даша к Костальцеву, взяла с его парты хрестоматию по русской литературе и шандарахнула ею ему по голове. Взбешенный и ошарашенный, Костальцев рванулся за убегающей девочкой, но на его пути вырос Коля Пиноккио, за которым Даша и спряталась.
– Пиноккио, – цедил Костальцев, – ты попутал что-то? Чё ты встреваешь вечно? Страх потерял, чмо?
– Потерял, – ответил Коля. – А за чмо ответишь.
– Хвалей, – Костальцев просил помощи друга, – зацени, как это быдло заговорило?…
– Заткнулись все, мать вашу! – заорала Мария Петровна так, что многие позажимали уши. – Костальцев, сел на место! Белая и Кот – вон из класса! Костальцев, сказала, сел на место! Белая и Кот, я не по-русски выражаюсь?…
– Чао! – выбросила Даша воздушный поцелуй в класс, подхватила сумку и вышла за дверь. Коля Пиноккио поспешил за ней.
– Даш! – окликнул он одноклассницу. – Подожди!..
– Отвали, Пиноккио! – не оборачиваясь, отозвалась Даша. – Рэмбо недоделанный, блин!
– Да что я не так сделал? – воскликнул Коля Пиноккио.
– Да все так ты сделал! – остановилась Даша и повернулась к нему. – Только достал уже, понимаешь? Я не нуждаюсь ни в твоей защите, ни в твоей помощи! Не ходи за мной просто, и все!
Даша снова повернулась к Коле Пиноккио спиной и поспешила прочь от него, лишь бы не видеть и не слышать. Она зашла в туалет, забралась на подоконник с ногами, ноги вытянула во всю длину, опершись спиной о стену. Достала сигареты из сумки, зажигалку, закурила. Видела бы сейчас мама свою дочурку! Вот удивилась бы! С ней точно что-то происходило, меняло, колбасило так, что сама себя не узнавала. Агрессия в поведении стала порядком вещей. Но ведь реально относиться к кому-то с уважением нереально. Все какие-то лживые, двуличные, лицемерные, на кого не посмотри. Классуха вообще в истерике ничего не догоняет. Отстала от жизни со своими Пушкиными и Лермонтовыми. Хвалей – дебил, Костальцев – недоумок, Кошкина – дура… Одни уроды вокруг. Раз Даша не хочет быть, как все, как-то выделяется из толпы дегенератов, значит, ее нужно гнобить, значит, у нее не все дома и ее надо изолировать от общества. Пипец!..
Ляпнула дверь. В туалет зашла Павловская. Даша инстинктивно выбросила руку с сигаретой в форточку, не заметив, кто вошел. Полсигареты улетело.
– Блин, Павловская, – сердито высказалась, – предупреждать как-то надо…
– А чё такое-то? – не поняла Таня, подходя ближе к подруге.
– Да ничё, – махнула рукой Даша, – проехали. – Она достала пачку сигарет из сумки. – Курить будешь? – спросила. – Угощайся, – предложила.
– Откуда? – взяла сигарету Павловская.
– От верблюда, – ответила Даша.
– Чё злая-то такая? – заметила Таня.
– Да не знаю, – пожала плечами Даша. – Достали все. Еще Пиноккио этот…
– А где он? – поинтересовалась Павловская.
– Не все ли равно, где? На рифму не нарывайся, – усмехнулась Даша.
– Чего ты так с ним? – упрекнула подругу Таня. – Он же защищает тебя…
– Не хватало еще, чтобы за меня какой-то чмошник заступался, – вывалила Даша.
– Зря ты так, – возразила Павловская. – Ему после сходняка – полный капец. Между прочим, из-за тебя.
– Я его не просила.
– О таких вещах не просят. Жалко его просто.
– Так пойди и утешь, если жалко, – посоветовала Даша.
– Да чё ты заводишься, – сказала Павловская, – на ровном месте. Ничего не скажи тебе…
– Ладно, прости, – словно успокоившись, произнесла Даша.
– Кстати, есть одна тема, – будто что-то вспомнив, полезла Таня в свою сумку, достала книжку пьес Екатерины Ткачевой.
– Чё, книжку читать будем? – предположила Даша.
– Да нет, – улыбнулась Павловская. – Тема такая, – посерьезнела. – Николай Михайлович хочет поставить спектакль. Хочет, чтобы мы с тобой сыграли главные роли.
