Если Касыма сторонились в школе и не спешили поздравлять с освобождением, поскольку, как не крути, появление его на свободе выглядело странно, то Пиноккио только ленивый не пожал руки, а девчонки искоса посматривали, когда он проходил мимо, не без интереса, будто у них открылись глаза. Коля стал кем-то вроде знаменитости. Но первой, к кому он подошел сам, оказалась Даша. В принципе никого это не удивило и было вполне предсказуемо, ведь мало кто знал, что у Пиноккио серьезные отношения с девочкой из другой школы, но, тем не менее, факт оставался фактом. Все знали, что он к Белой не ровно дышал.
– Здравствуй, Даша! – поздоровался Коля с одноклассницей в раздевалке, когда та переобувала сменную обувь.
– О, Пиноккио?! – удивленно вздернула бровь Даша. – Выздоровел уже? Привет!
– Да, подлечился, – согласно кивнул тот.
– И чё ты хочешь? – напрямую спросила Даша. – Чтобы я в ножки тебе поклонилась?
– Зачем ты так? – не понимал агрессии собеседницы Коля.
– А как? Я тебя не просила вступаться за меня! – заявила Даша. – Теперь, выходит, ты весь в шоколаде, белый и пушистый, а я тварь неблагодарная?
– Да о чем ты вообще? – недоумевал Пиноккио, видимо, уже жалея, что затеял этот разговор.
– Ни о чем, – осадила назад Даша. – Забудь.
– Я просто хотел поздороваться, узнать, как ты, – сказал Коля. – Все-таки две недели не видел никого из класса.
– Значит, не я одна тварь неблагодарная, – усмехнулась Даша. – Хоть это радует.
– Да плевать мне на класс, – произнес Пиноккио. – Что ты завелась, не пойму, на ровном месте?
– Прости, – потупила взор Даша. – Понимаешь, наверно критические дни виноваты. Сама не своя становлюсь. Конечно, я очень рада тебя видеть и рада за тебя. Пока!
Даша сорвалась с места и опрометью выскочила из раздевалки, едва не сбив с ног в проходе Павловскую, которую отшвырнуло к стене.
– Больная, что ли? – крикнула Таня вдогонку подруге.
– Привет, Таня! – помог войти ей в раздевалку Пиноккио.
– Привет! – приняла помощь Павловская. – Тебя можно поздравить с благополучным возвращением?
– Типа того, – кивнул Коля. – Не объяснишь, что это с Белой?
– Да ну ее! – махнула рукой Таня. – У тебя-то как с Юлькой? – подмигнула.
– Да в порядке все, – ответил Пиноккио. – А что?
– Да ничё. Просто интересуюсь. Про ее подвиги весь город шепчется. Вот наверно Белая и бесится.
– Странно, – нахмурил лоб Коля. – Я же вроде ей не нравлюсь.
– Да не в этом дело! – улыбнулась Павловская. – Весь замес-то из-за нее случился. А лавры Юлька пожинает. Дашке-то ничего не досталось.
– Быть не может! – не верил Пиноккио. – Я же слышал, что у нее личная жизнь налаживается и довольно удачно.
– Ну, слышать – это еще не знать, – изобразила умное лицо Таня. – Там все не так однозначно. Да и стремно, как по мне. Николай Михайлович превратился во что-то вроде приза в марафоне, в забеге которого задействован не один участник, а два как минимум. Дашке вроде бы волноваться не о чем. Она в выигрышной ситуации, но чем черт не шутит… Их отношения, я имею в виду заинтересованные стороны, выглядят чуть ли не баталией.
– Надо же, какие ты слова знаешь! – искренне удивился Коля, безо всякой задней мысли.
– Я, что, по-твоему, тупая? – близко к сердцу приняла его слова Павловская, правда, не зная, как правильно реагировать.
– Да что ты, Таня! – заулыбался Пиноккио, потом вздохнул: – Как тут все запущено у вас!
– У нас? А у вас?
Таня наградила Колю сердитым взглядом и поспешила к выходу из раздевалки.
«Да уж, – подумал Пиноккио, – день не заладился с самого утра».
ЭПИЗОД 32
Касыма не устраивала сложившаяся ситуация. Он не мог позволить взять верх над ним какому-то дохлому очкарику. И плевать на соглашение с Русланом. Да что возомнил о себе этот Пиноккио?! Одно погоняло даже на слух воняет. Да пускай Касыма потом хоть линчуют, но он не позволит себя иметь! Эти недоразвитые дистрофы с прыгающей ниггерской походкой готовы чуть ли не руки целовать Пиноккио за то, что тот едва не сдох. А последнее поправимо. Касыму насрать на то, что с ним будет дальше. Все равно, рано ли, поздно ли, но «зона» светила. Пускай закрывают, зато совесть его будет спокойна, если Пиноккио окажется где-нибудь под землей, гниющий и изглоданный червями. Ходит тут королем, восставший из ада, блин. И прошмандовка эта, Белая, кукла крашеная, совсем страх потеряла. Выбежала из раздевалки, как бешеная, на ногу наступила Касыму, вроде так и надо, не извинилась ни фига. И с ней разберемся. Сначала Пиноккио в асфальт закатаем. Надо же, он трахает Юльку! А Руслану, брату ее, все равно, что ли? Кому он доверил сестричку? Рахиту конченному? Чмо ущербному? А Юлька, как она могла? Она что, ослепла? Мозги вытекли? Да и что он может? Костями греметь? Касым ведь тайно влюблен был в Юлю Пересильд. Готовился к решающему разговору с ее братом, зондировал почву. Без разрешения Руслана Касым бы даже не дотронулся до нее. А Пиноккио нахально влез и все испортил. Не было бы так обидно, если бы Юльку окучивал кто-то из своих. Вон как перед этим выскочкой телки стелются, глазками стреляют, плечиками поводят: бери любую и запрягай. А мимо Касыма даже Инна Гурло прошла и не заметила. Он не стал ее окликать. Она же дура малолетняя.
Пиноккио Касым задержал у выхода из раздевалки. Схватил за плечо.
– Перетереть надо, – сказал.
– У меня уроки, – отмахнулся Коля.
– Обойдутся твои уроки и без тебя, – процедил Касым, – как и мои без меня.
– Руку убери! – с угрозой произнес Пиноккио.
– Уже боюсь, – усмехнулся Касым, но руку убрал.
– Что тебе надо? – поправил Коля сумку, переброшенную через плечо.
– Я ж говорю, перетереть, – подмигнул Касым. – Или ссышь? Смотри, швы разойдутся от перенапряжения.
– Не разойдутся, – успокоил Касыма Пиноккио.
– Тогда шуруй за мной, – сказал Касым и, не оглядываясь, вышел на улицу. Коля не отставал.
У самого крыльца Касым исподтишка попытался обезвредить Пиноккио, свалив с ног, а потом сесть на него сверху и превратить физиономию в кашу. Однако тот увернулся. Юля отлично поработала над реакцией своего парня.
– Оказывается, ссышь ты, а не я, – заметил Пиноккио. Он бросил сумку на землю, отфутболил ее на ступеньки школьного крыльца, чтобы не мешала.
Касым сплюнул от досады, что не получилось сразу вырубить гавнюка.
Они водили круги, не решаясь напасть друг на друга, оба в бойцовских стойках, пронзая взглядами, словно молниями, глаза. Касым поздно понял, что Пиноккио реально не боялся его, предпологая обратное, особенно после того, как впендюрил ему шило в бочину. Чисто психологически должен был возникнуть барьер. Однако случилось наоборот. Пиноккио смотрел с вызовом, презрительно щурясь. Где только научился? Видимо, в данную минуту он жалел, что отказался от заявления не привлекать Касыма к ответственности за содеянное. Что ж, так даже интереснее. Все равно Касым не испытывал к нему ни капли благодарности за его прощение. Пускай засунет это прощение себе в жопу! Да и насрать теперь на все уж. Надо валить этого Пиноккио, и дело с концом! Если посадят, хоть срок не зря тянуть.
