– На вот, – протянул Костальцев одну кроваво-красную розу, но такую большую и такую красивую.
– Мне?! – растерялась Павловская.
– Тебе-тебе, – держал розу в руке Костальцев, – кому же еще?…
– Спасибо, конечно, – приняла подарок Таня, – но с чего вдруг такое внимание? – не могла понять.
– Ни с чего, – ответил Костальцев, – просто захотелось.
– А ты меня ни с кем не перепутал, Костальцев? – сомневалась Таня. – Я не Кошкина вроде.
– При чем тут Кошкина? – закурил Костальцев. – Будешь? – предложил сигарету Тане, та не отказалась.
Они присели. Помолчали.
– В общем, – собрался с духом Костальцев, – хочу предложить тебе свою дружбу, вот.
– В каком смысле? – требовала Павловская ясности.
– В каком? – повторил Костальцев. – В таком, в каком дружат мальчик с девочкой, – ответил.
– Будем писи друг другу показывать, запершись в подвале? – подколола Таня.
– В смысле? – не понял Костальцев.
– А ты не помнишь? Мы с тобой так дружили в первом классе, – напомнила Павловская.
– Я не то хотел…
– Ну так излагай прямо, – подзуживала Таня. – Мне некогда твои шарады разгадывать.
– Я и так, вроде, прямее некуда, – возразил было Костальцев.
– Вроде?
– В общем, – еще раз собрался Костальцев с духом, – ты мне очень нравишься, Павловская. Я хочу, чтобы ты стала моей девушкой, – нервно затянулся, шумно выдохнул дым.
– Давно? – спросила Таня.
– Что, давно?
– Нравлюсь давно?
– С первого класса, – прозвучал ответ.
– А думал тоже с первого класса о возможных отношениях?
– Думал. Но не решался. А тут ты еще с Белой скорефанилась…
– А ты с Хвалеем, – поддела Павловская.
– Это другое.
– Это то же самое.
– Давай не будем ругаться, – предложил Костальцев. – Я и так весь на нервах.
– Стыдно?
– Почему?
– Жалеешь, что пришел, наговорил кучу глупостей, – предположила Таня.
– Не жалею, – не согласился Костальцев.
– Что-то не видно по тебе, – съязвила Павловская.
– А что я должен сделать? – терялся в догадках Костальцев.
– Ну, ты же умный мальчик, – усмехнулась Таня, – соображай. Только побыстрее, а то я замерзну, не ровен час.
Костальцев в тот же миг обхватил ее руками и привлек ее лицо к своему. Она не сопротивлялась. Он жадно впился губами в ее губы, но не целовал, а скорее кусал, то ли специально, то ли от неумения. Таня забила кулачками по его плечам, чтобы он ее отпустил.
– Ты чё, дебил, Костальцев?! – закричала она, вырвавшись из клешней одноклассника.
– Да чё не так-то? – раздосадованно развел руками Костальцев.
– Не приближайся ко мне, пока целоваться не научишься, – предупредила его Павловская, – если и в самом деле хочешь со мной общаться. А если это стеб у тебя такой примитивный и где-нибудь поблизости прячутся твои дружки недоразвитые, типа Хвалея, я… я Пиноккио пожалуюсь… вот!
Последние слова слетели с ее уст, когда Таня была уже возле подъезда и ей ничего не грозило.
– Да умею я целоваться! – возмущенно выкрикнул Костальцев.
– Ни фига ты не умеешь! – прокричала в ответ Павловсвкая. – На Хвалее потренируйся, только потом не суйся ко мне, пока рот не прополощешь и зубы не почистишь!
– Ты чё, издеваешься?
– Это ты решил, видимо, что я дура совсем, – возразила Таня, – когда думал, что ко мне можно на кривой козе подкатить…
– Да ты реально мне нравишься!
– Так докажи! – прокричала в последний раз Павловская и скрылась в подъезде.
Уже лежа в постели, после выпитого чая с булочками и недовольного бурчания бабули по поводу некупленной сметаны, глядя на розу в узенькой и высокой вазочке, Таня блаженно улыбнулась, потрогала пальцами губы, которые еще помнили, еще хранили присутствие губ Костальцева. А вдруг он взаправду на нее запал?…
ЭПИЗОД 40
Павловская рассказала Даше о случившемся с ней вечером так называемом свидании с Костальцевым. Правда, не знала зачем: поделиться, похвастаться или спросить совета? Но они же – подруги. Кому, как не подруге, доверить сокровенное и непонятное.
А Костальцев даже не поздоровался с Таней, что было бы вполне логично, если бы накануне не кричал о своих чувствах к ней. Костальцев не здоровался ни с кем из девчонок, да и с парнями выборочно. Он даже не замечал Павловскую. Возможно, затеял стратегию такую, маневрировал как бы, в лучшем случае. В худшем, просто постебался. Не стоит зацикливаться. Так считала Даша.
– Жаль, если это был обычный стеб, – скзазала Павловская подруге. – С Костальцевым можно было бы замутить, – наматывала белокурый локон на палец, замечтавшись. – Вот только целуется он не очень.
– Вы чё, целовались уже? – удивилась Даша.
– Он набросился на меня, прикинь, как в фильмах, – вспоминала Таня, – а я его оттолкнула, вырвалась и убежала, дура!
– Чё сразу дура? – усмехнулась Даша.
– Да он кусался, а не целовался, – пояснила Павловская. – Я терпела поначалу, думала, это страстный порыв у него такой, скоро пройдет. А стало еще больнее, вот я и вырвалась.
– Ну и правильно сделала, – поддержала подругу Даша. – Почему дура-то?
– Да вернуться надо было. Он же мне такую розу красивую подарил! – восхищенно воскликнула Таня. – Начали бы сначала. Может, Костальцев нервничал, волновался…
– А может он по жизни такой? – предположила Даша.
– Какой такой? – напряглась Павловская в ожидании страшной правды о Костальцеве, о которой ей неведомо.
– Пустой, – ответила Даша. – Снаружи красивая обертка понтовая, а внутри ничего.
– Не думаю, – не хотела соглашаться с подругой Павловская.
– Я и не настаиваю, чтобы ты так думала, – пошла на попятный Даша. – Высказываю свое субъективное мнение. Но мне кажется, что Костальцев твой недалеко ушел в развитии от Хвалея. Не зря вместе сидят за одной партой.
– Да ну тебя, – махнула рукой Таня. – Ничего тебе рассказать нельзя, все испортишь.
– Да я первая рада буду, если у вас с Костальцевым что-то склеится, – заявила Даша.
– У самой-то клеится? – съязвила Павловская. – Николай Михайлович сдался уже или все еще держит оборону? – хихикнула.
– Я тут решила на выходных в Минск махнуть на кладбище. К его жене, – таинственным шепотом сообщила Даша.
– Зачем? – не сообразила Таня.
