– Нет, не в порядке, – буркнул Божко, – у меня все плохо.
– Что – все?
– У меня суд завтра.
Нинка помолчала, собираясь с мыслями. Завтра Сергей разводится. Интересно, это событие как-то отразится на их отношениях или нет?
– Ты нервничаешь?
– А ты как думаешь?
– Но ты же не плачешь?
– Зачем заранее плакать? После суда буду плакать.
– После суда я буду с тобой, – пообещала Мелентьева и отключилась.
Нинке не на что было жаловаться: пусть не миллионы, но брачное агентство приносило доход, в поклонниках отбоя не было. Не первая, но еще вполне убедительная молодость, здоровье и красота были при ней. Божко баловал, не жадничал, не учил жизни, не придирался. Мелентьева усмехнулась: не особенно-то к ней придерешься, тем более, будучи в примаках. Это, скорее, она придирается к Сергею, но он сносит ее придирки стоически. От безысходности, что ли?
Мысль царапнула душу. Мелентьева велела себе заткнуться, обозвала циничной тварью, въехала во двор дома Хаустовой, припарковала «форд» и забыла, о чем думала, но след от царапины в душе остался.
…Вера Ивановна пыталась читать Теме сказку, Тема все время отвлекался и спрашивал:
– Маме больно?
– Поболит и пройдет, – утешала внука Вера Ивановна.
– А что у мамы болит? – Тема чувствовал, что бабушка знает, но не говорит правду.
– Душа, дорогой, болит, душа.
Внук озадаченно помолчал.
– А что такое душа?
В прихожей раздался звонок. Тема соскочил с дивана, понесся к двери.
– Что с ней? – Нинка, как фельдшер неотложки, с порога взяла состояние больного под контроль.
– Да откуда ж я знаю! – с чувством оскорбленного достоинства произнесла Вера Ивановна. – Как привела Тему из сада, заперлась и рыдает, мне ничего не рассказывает. Я же враг.
– Бросьте, Вера Ивановна, это ваша дочь, между прочим, она и мне не все рассказывает.
– Вся в отца, – прошептала Вера Ивановна, когда за Нинкой закрылась дверь спальни, – ни жалобы, ни сочувствия не дождешься.
Женька уже не рыдал – слезы кончились. Лежала на кровати и ненавидела себя изо всех сил. Перебирала, нанизывала бисером воспоминания: Евгений в кабинете, магазине, в машине, Евгений с Темой, Евгений с ней, везде Евгений, Евгений, Евгений… Господи, ну, зачем он такой хороший?
– Дура, – время от времени произносила Женька в нос.
Губу раскатала, вообразила себя любимой женщиной кризис-менеджера Халтурина, неженатого топ-менеджера с внешностью мистера Бонда.
– Жень, я здесь. – Мелентьева вошла и огляделась.
На кровати валялись отглаженные вчера вечером блузка с воланами (ох, и намучилась Нинка с этими воланами!), брюки и гобеленовый жилет в нежных пастельных тонах.
– Жень, объясни, что произошло? Он обидел тебя?
– Он меня не заметил, – прогундосила Женька. – Вообще, я для него пустое место. Ноль. Кадровичка. Нужна, чтобы приказы печатать.
– Что он сказал?
– Спросил, с чего это я так вырядилась.
– Прямо так и спросил? – ахнула Нинка, с трудом представляя, чтобы такой образованный, породистый, интеллигентный мужчина мог так обидеть женщину.
– Ну, не так, но смысл был этот.
– Давай, без смысла. Излагай факты.
– Факты? Тебе нужны факты? Он выбежал из кабинета, точно я превратилась в лягушку! – слезы брызнули из зареванных глаз, Женька уткнулась в подушку под тяжестью обрушившегося горя.
Мелентьева поняла, что без аптечки Веры Ивановны подругу не спасти.
Сгоняла на кухню, вернулась, протянула Женьке стакан с каплями. В воздухе поплыли запахи валерьянки и корвалола.
– Давай хлопни это, а потом все расскажешь в подробностях.
Подробностей было немного – на пару минут хватило.
Услышав Женькину версию событий, Нинка призвала на помощь весь свой профессиональный и житейский опыт и приступила к психоанализу.
– Жень, он не женат?
– Не-ет, – провыла Женька.
– Разведен?
– Нет!
– Значит, бабник.
– Не знаю!
– Он не пристает ни к кому из ваших? Может, у него роман образовался с кем-то?
– С кем? С Дюймовочкой?
– Так, может, он гомик?
Женька села и уставилась на подругу. Слезы высохли. Как было бы здорово, если бы Халтурин на самом деле оказался…
– Нет, он разговаривал по телефону с какой-то Гретой, – с сожалением вспомнила Женька, – заверял ее, что ничего не забыл.
– Так у него пассия в Москве! – чему-то обрадовалась Нинка. – Отлично! Значит, никуда не денется твой шеф, будет нашим.
– Я не могу. Я уволюсь, – в ужасе от необходимости встречаться с Халтуриным, отбивалась от подруги Женька, – напишу заявление и уйду по собственному желанию.
– Куда уйдешь, Жень? Посмотри, что вокруг делается!
– Полы мыть пойду.
– Где ты эти полы возьмешь? Не будь идиоткой. Все полы давно разобрали пенсионерки и многодетные мамаши. Мы промашку допустили, получился слишком резкий переход от лягушки к Василисе Прекрасной, – рассудила Нинка. – Надо было постепенно приручать нашего зверя. Сначала добавить косметики, потом изменить прическу, потом в ход пустить воланы, после этого – шпильки. А то все сразу, вот он и сдулся. Кстати, шоковое начало – тоже неплохо для романа.
– Нина, я люблю его! Я не смогу!
– Сможешь, подруга. Не ты первая, не ты последняя. Твой шеф потрясен переменами. Судя по его реакции, он испугался. Чего может бояться мужчина? Любви. Мужики вообще жуткие трусы. Миром правят не гормоны, а мужская трусость. Они всего боятся. Боятся полюбить, боятся разлюбить, боятся жениться, боятся разводиться. Боятся одиночества и боятся ответственности. Так-то. Хотят комфорта и безопасности в отношениях. Нельзя было радикально менять тебя – моя ошибка. Надо показать, что ты не опасна, что ты такая же Женька, какой была всегда, только улучшенный образец, модифицированный. Давай пока оставим что-то одно: либо косметику с прической, либо наряды.
– Ничего не надо, никто мне не нужен, – убивалась Женька.
Еще неделю назад Жене казалось, что хуже ее вдовьей судьбы нет и быть не может. Неожиданно выяснилось, что Женя использовала вдовство как щит. Оказалось, она чувствовала себя в безопасности в том состоянии, в котором пребывала после гибели Андрея – в состоянии улитки. Возвращаться к жизни было панически, до потери пульса страшно, как человеку, страдающему акрофобией, прыгать с парашютом. Но Женя все-таки заставила себя высунуться из раковины – и вот, получила наотмашь, с разворота.
