– Ни разу не была, – Женька порозовела, боясь поднять на Халтурина глаза, – а что?
– Если Божко догадается, что вы с Ниной мне помогли, может выкинуть какой-нибудь номер. Давай, я отвезу тебя с мамой и сыном в дом отдыха до суда?
– Ерунда все это, – уверенно отвергла подозрения Женька, – на Нинку можно положиться.
Евгений не хотел говорить Жене, что Божко опасен. Может, кто-то другой, не Божко, какая разница – кто, главное, что опасность существует, а Халтурин не мог допустить, чтобы с этой малышкой что-то случилось.
В присутствии Халтурина опасность казалась Женьке ненастоящей, игрушечной. Да и не было никакой опасности: Нинка никогда не выдаст ее, а Илья Шепель – он вообще-то со странностями, но не болтун. Может, дело в другом?
Женька, как служебная собака, посмотрела на Халтурина: «Зачем меня нужно куда-то отправлять? Я же без тебя не могу».
Откликаясь на тайные Женькины муки, Халтурин наклонился и коснулся быстрым поцелуем.
Женька закрыла глаза, потянулась навстречу, и Халтурин не удержался – приник к подрагивающим, зовущим губам.
* * *
…На слушаниях по делу о банкротстве Халтурин прятал улыбку – вспоминал Женин поцелуй. Поцелуй был чистым, почти детским. Халтурин это оценил и теперь чувствовал себя обладателем сокровища.
Нечто похожее он испытал, увидев роспись по фарфору, сделанную юношей-семинаристом. Юноше по болезни дали отпуск, он приехал к родителям и пришел по объявлению к Халтурину.
Евгений, умышленно сгущая краски, рассказал о делах на заводе. Тимофей – так звали семинариста, ответил:
– С Божьей помощью справимся.
И разрисовал чайную пару фигурками ангелов, да так, что, казалось, чашка осветилась.
…Суд огласил решение назначить арбитражным управляющим Каверзева Дмитрия Петровича, а у Халтурина в памяти всплыла последняя встреча с Божко.
Тогда он еще надеялся перетащить на свою сторону банкира.
– Ходят слухи, что ты собираешься снести завод и начать стройку. Ты будешь строить на деньги инвесторов?
Божко скривился, но Евгений не дал себя перебить.
– Я предлагаю привлечь эти инвестиции на завод. Да, сверхприбыли ты не получишь, но три с половиной тысячи рабочих мест и имя завода – это должно компенсировать потери инвесторов.
Моральная сторона вопроса Божко не просто не интересовала, она бесила его.
– Ты слюни подбери и не держи меня за лоха, – рявкнул банкир и похлопал по файлу с реестром кредиторов. – Поверь, ты проиграешь, ты уже проиграл, тебя уже нет. И твоего завода уже нет. Остались формальности.
Незатейливый способ психологической защиты выбрал банкир – нападение. Евгений убрал из глаз насмешку:
– Считай, что я ничего не говорил. Жди, когда завод сможет вернуть тебе кредит.
– Ты! – Божко сжал челюсть так, что, кажется, в крошку стер зубы. – Ты кем себя возомнил? Тебя обяжет суд продать активы и отдать мне долг.
– Давай, подождем решения суда, – спокойно предложил банкиру Халтурин.
– Подождем, – подавив вспышку гнева, согласился Божко.
«Будет постановление суда, тогда можно открытым текстом послать банкира, а пока рано идти на разрыв отношений», – уговаривал себя Халтурин.
И вот теперь, когда суд признал завод несостоятельным, и Божко доиграл до конца роль «дурочки с маком», злость прошла, уступив место апатии.
* * *
…Перед праздниками телефоны брачной конторы молчали, и Нинка с Аллочкой листали журналы и обсуждали предстоящее бракосочетание Мелентьевой.
Утром, накануне Дня народного единства, в судный, по выражению Божко день, Нинка вместе с колечком из белого золота с брильянтом в 0,25 карата за такую цену, что и выговорить страшно, приняла предложение выйти замуж.
– Нин, я тебе должен признаться: я ревнивый, – облегчил чистосердечным признанием душу Сергей, – просто не исчезай из поля зрения, чтобы я не сомневался на твой счет, и все будет нормально. Держись у меня на глазах. Хорошо?
Нахмуренные брови, складка у рта – это была угроза! Нинка прониклась, обняла Сергея.
– Если у тебя нет других недостатков, считай, мы договорились.
– …Ни в коем случае не покупай платье в нашем салоне для новобрачных, – учила Аллочка начальницу, – эти гады подержанные наряды сэкондхэндовские выдают за новые.. У меня подруга кассиршей там работает, рассказывала. Так можно чужую судьбу притянуть.
– Да ты что! Придется ехать в столицу.
Дело кончилось тем, что гуманная Аллочка отпустила начальницу домой, а сама осталась закрывать собой амбразуру.
Нинка устроила плотный шопинг и так увлеклась, что опоздала к ужину.
– Где была? – на пороге пригвоздил вопросом Нинку Сергей.
– На работе, а потом по магазинам прошвырнулась.
Мелентьева скинула пальто, разулась и прошла в гостиную. Нинка чувствовала себя в безопасности: ревность Божко, столкнувшись с невинным и уверенным в своей невинности взглядом карих глаз, испарится без остатка…Но произошло что-то страшное – Божко влепил Нинке пощечину:
– Не ври!
Нинка от удара качнулась, не устояла на ногах и приземлилась на диван.
– Сереж, ты что?
Лицо пылало, на щеке проступила пятерня.
– Где твоя подруга? – рявкнул Божко.
– Дома, наверное, а почему ты спрашиваешь? – Нинку сковало предчувствие катастрофы.
Красный от злости Божко надвигался, сжав кулаки:
– Откуда у Халтурина оказались копии проекта? Он в суд передал документы, а в них – копии. Откуда?!
– А я откуда знаю? – еле выговорила Мелентьева, но взгляд взбешенного банкира выдержала.
– Ты стащила у меня проект! – Перекошенное лицо Сергея внушало скорее отвращение, чем страх, к тому же Нинка не осознавала всех последствий провала шпионской миссии.
– Да пошел ты!
Нинкина голова чуть не сорвалась с плеч от обрушившейся пощечины. В ушах раздался тонкий писк, в глазах потемнело и Нинка, сложившись пополам, сползла с дивана.
Очнувшись, Мелентьева полежала, прислушиваясь. Ни звука не услышала, потрогала скулу – поняла, что жить будет, поднялась, выглянула из комнаты – никого. Божко ушел, бросив ее без сознания на полу.
– Скотина! – Кусая губы, Нинка вышла в прихожую, дернула дверь – не заперта. Нинка закрылась на все замки и позвонила Женьке. Гудки сменяли друг друга, Хаустова не отвечала.
Давно Мелентьевой не было так плохо. И это в день собственной помолвки, накануне небольших каникул по случаю Дня народного единства! Только на Сахалине, когда она уговаривала своего первого мужчину, Николая, вернуться в Москву, а Николай заявил, что никуда не поедет, останется в Поронайске, а она может катиться, если хочет, но на него пусть не рассчитывает – денег не даст.
