От звонка в прихожей Мелентьева перестала выть, в ужасе уставилась на Халтурина и прошептала мокрыми губами:
– Не открывай, он нас убьет.
– Елки, – Халтурин стащил через голову галстук, выдернул из брюк полы рубашки, расстегивая на ходу пуговицы, направился в ванную, чтобы переодеться. – Только этого не хватало.
Требовательный звонок повторился.
Евгений раздумал переодеваться, решив, что промедление будет неверно истолковано Божко, открыл дверь и замер в растерянности – за дверью стояла Женя.
…Женьке не сиделось в доме отдыха. Суд состоялся, и Халтурин наверняка получил нужное решение. Он там, а она – за сто километров от событий, и даже не может его поздравить.
Воспоминания о поцелуе и острая тоска по живому, сильному мужчине стучала в висках, сбивала дыхание.
Желая остаться наедине со своими мыслями, Женька вышла погулять, спустилась в парк, окружающий дом отдыха, и тут же наткнулась на молодоженов. Парочка целовалась в беседке. Метнулась назад – да что за эпидемия? – столкнулась с не менее влюбленной пожилой парой.
И Женька не выдержала – через два с половиной часа они с Верой Ивановной и Артемом были дома.
Женька сразу уединилась с телефоном в своей комнате, но оказалось, что телефон отключен за неуплату – за всеми этими событиями она забыла о коммунальных платежах.
Не находя себе места, покрутилась на кухне, где Вера Ивановна на скорую руку жарила оладьи, чмокнула маму в щеку, от чего мама едва не уронила сковороду – так была потрясена поцелуем, и, заискивая, спросила:
– Мам, я к Нинке поеду?
– Поезжай, – от изумления едва выговорила Вера Ивановна. Она не помнила, когда Женька последний раз собиралась в гости, кажется, за последние три с половиной года это был первый случай.
Женька моментально оделась и выскочила за порог, ощущая себя девочкой-подростком, отпущенной строгими родителями на вечеринку к друзьям.
Накануне Дня народного единства город бурлил, и Женя с болезненной остротой почувствовала себя изолированной от всех и всего, и эта изоляция из спасительной вдруг стала обидной. Потянуло в толчею и суматоху праздника.
Нинки дома не оказалось.
Женька плелась на остановку и с завистью наблюдала, как мимо брел счастливый народ, молодежь, сбившись в кучи, пила пиво, взрывалась смехом. Поседевшие мужчины выгуливали молоденьких любовниц, мамаши семейств тащили необъятные пакеты – впереди четыре праздничных дня, попробуй, наготовь и накорми чад и домочадцев. Никому не было до Женьки дела. Жизнь пульсировала и текла мимо.
В ожидании автобуса, Женька загадала: если придет шестерка, она поедет домой. Если восьмерка – поедет к Халтурину.
Пришла восьмерка.
…Халтурин выглядел немного странно, улыбался криво, точно герпес на губе мешал. Женька никак не могла поймать мечущийся взгляд Халтурина. Евгений хмурился и неуверенно топтался в прихожей.
Но Женя так истосковалась и так была рада его видеть, что не сразу обратила внимание на беспорядок в облике: взлохмаченные волосы и вишневую полосу на расстегнутой рубашке.
– Я, кажется, не вовремя? – Женька охрипла от предчувствия.
– Женя, – подтвердил Халтурин, – я не один.
Сердце ухнуло. Женька огляделась и увидела Нинкины ботфорты и куртку с леопардовой подкладкой – ни с какой другой не спутаешь. И запах. Только сейчас Женьке в нос ударил аромат Нинкиных духов – дерзкий и пикантный.
Только сейчас бросились в глаза смущение Халтурина, расстегнутые пуговицы и взлохмаченные волосы, и уличающий след от вишневой помады – любимой помады Мелентьевой.
Из комнаты нарисовалась пьяная Мелентьева с размазанной тушью:
– О, подруга, – качнулась Нинка, – ты откуда взялась?
Женя задохнулась от ужаса потери, как в ту минуту, когда сестричка в роддоме, вот так же, пряча глаза, сообщила, что Женин муж попал в аварию. Все померкло тогда, звуки и краски ушли из жизни, все остановилось, как в кинокадре, на три с лишним года.
Женя сорвалась с места, кинулась вон из квартиры, не помня себя, сбежала по лестнице и рванула из подъезда.
– Женя! – Халтурин в расстегнутой рубашке и в тапках выскочил на улицу, но Женька свернула за угол дома и кинулась в сторону от остановки – в сквер, чернеющий на фоне вечернего неба.
Около часа Женька, трясясь от озноба, сидела на пеньке среди деревьев и кроме холода ничего не чувствовала.
Через час поднялась и пошла, как ей казалось, в сторону остановки. Выйдя из сквера, Женька поняла, что заблудилась: впереди расстилался пустырь, слева высились краны и мертвые высотки, окруженные строительным забором.
Хаустова повернулась, направляясь на другую сторону, но ее остановил пьяный голос:
– Девушка, огоньку не найдется?
Женька шарахнулась от темного силуэта, прижала сумку и кинулась бежать, не разбирая дороги. Топот и тяжелое дыхание настигли, от толчка в спину Женька упала и проехала по земле лицом.
Хаустова пыталась отвоевать сумку, но бандит окончательно обозлился и стал пинать жертву. Победа досталась грабителю, только когда он оглушил девушку ударом кулака в лицо.
– …Ой, батюшки! – заголосила Вера Ивановна, открыв дверь и опознав собственную дочь.
Женька добиралась домой почти два часа. Странно, что ей вообще удалось в таком виде пробраться через кордоны полиции, охраняющей усиленными нарядами покой граждан в праздничные дни и ночи.
– Доченька, – подвывая, причитала мама, бестолково суетясь вокруг, – давай, снимай пуховик, давай, помогу. Да как же это, да что же это? Тебя все обыскались, я просто места себе не находила.
– Мам, тише, Тему разбудишь, – с трудом разлепила Женя запекшиеся губы, – не надо ему видеть меня такой. Кто звонил?
Снимая ботинки с дочери, Вера Ивановна вспоминала:
– Халтурин звонил два раза, Тема с ним разговаривал, Нинка звонила. Пьяная, по-моему.
Дочь еле держалась на ногах – тело болело, голова лопалась.
– Что с тобой, девочка моя? Давай, вызовем скорую, пусть приедут.
– Мам, давай, я вымоюсь, а там видно будет.
Женька не стала закрывать дверь в ванную на случай, если потеряет сознание – земля уходила из-под ног.
Вера Ивановна, продолжая стенать, вошла и ахнула: живот и бедра Жени покрывали огромные лиловые синяки.
– Меня пинали. – Женька заплакала от унижения, обиды и боли.
Осторожно, как младенца, Вера Ивановна мыла дочь и приговаривала:
– С гуся – вода, с Жени – худоба. Женечка, давай вызовем скорую.
– Давай, – уступила Женька, потому что сознание проваливалось, и накатывала тошнота.
