Зеркала в туалете не оказалось, и Женька, осторожно ощупав лицо с марлевыми тампонами на лбу и щеке, поставила крест на всей дальнейшей жизни.
«Все кончено, все кончено, все кончено», – билась испуганной птицей одна-единственная мысль. Женька присела – ноги не держали.
Дверь в туалет распахнулась, Женька тут же услышала крик:
– Больная, что с вами?
Навстречу Жене торопилась медсестра – хмурое существо с внушительными формами.
– Умываюсь.
– Слезами умываетесь? Подумаешь – царапина на щеке. Все до свадьбы заживет. Голова кружится?
– Немного, – пролепетала Женя.
– Лежите больше, чтоб хуже не стало. Кстати, к вам пришли.
– Кто?
– Не знаю, женщина пожилая.
– Мама, наверное.
– Поднимайтесь.
Медсестра подхватила Женьку под локти, легко поставила на ноги.
– Все хорошо?
– Все хорошо, – покорно согласилась больная.
Выдавила пасту на щетку, сунула в рот, повозила, собрала все в пакет и вернулась в палату.
– Женечка, ты как? – Вера Ивановна устремилась навстречу дочери, заглянула в лицо. – Как себя чувствуешь?
– Нормально.
– Что говорит врач?
– Не знаю, я только недавно проснулась, врача еще не видела. Как там Артемка?
– Я ему ничего не говорила, утром в сад отвела. – Вера Ивановна всмотрелась в глаза дочери. – Ты что, плакала?
– Мам, – Женя заморгала, – мне никто не звонил?
– Звонили, Женечка, и Евгений Станиславович звонил, и Нинка звонила.
Вера Ивановна еще по пути в больницу дала себе слово не проговориться, не выдать Халтурина, а заодно и себя.
– И что ты им сказала?
– Как ты и просила: что ты уехала к родне.
…Мелентьева, ни на минуту не поверив в несуществующую родню, набрала рабочий номер Халтурина и, услышав его голос в трубке, простонала:
– Слушай, а что вчера было? Ни черта не помню.
– А, привет, – Евгений усмехнулся. – Не помнишь, как вынуждала меня жениться на себе?
– Врешь!
– Если бы.
– Господи! Жениться?
– Именно.
– Кошмар. А Женька мне приснилась или на самом деле приходила?
– На самом деле приходила.
– И что потом?
– Потом она убежала, нарвалась на грабителя, он ее избил и сумку отнял.
– Ой, ужас, – Нинка ощупала голову – в голове стоял равномерный гул, как в улье. – Ты был у нее?
– Да, ездил, – при воспоминании о Жене желание разговаривать с Мелентьевой пропало.
– Ну?
– Она спала, и меня не видела. Хотя, наверное, к лучшему.
– Я поняла, – проскрипела Нинка, – еще одна проблема. Все, между прочим, из-за тебя.
– Я знаю, – с покорностью согласился Халтурин.
В голове у Мелентьевой все завертелось, как в барабане стиральной машинки, она попыталась угадать причину халтуринского покаяния, но мысли ускользали.
– Что, все так плохо?
– А ты как думаешь? Женя решила, что между нами…, короче, она все не так поняла.
– Думаю, тебя надо депортировать, и все наладится.
– У меня другие планы. Скажи, я нравлюсь Жене? – Халтурин решил привлечь Нинку в сообщники.
– Уже не знаю. У меня сведения недельной давности.
– А неделю назад как было?
– Неделю назад нравился.
В голове выстрелило, Нинка издала тихий стон:
– Халтурин, я не в состоянии разговаривать. Я позже перезвоню, может, вместе в больницу поедем?
– Не знаю, насколько это хорошая идея, – засомневался Халтурин. – Жене это может не понравиться. Ее грабитель ударил в лицо, сама понимаешь…Надо подумать.
– О, вот это без меня, – заявила Нинка и простилась.
Быстрорастворимый аспирин, апельсиновый фрэш, что еще? Мелентьева не знала, что еще придумать, чтобы избавиться от абстинентного синдрома. Повторила апельсиновый фрэеш, пошла в ванную и встала под душ.
Сергей Божко в обнимку с метровыми желтыми розами, с пакетами, бесшумно, как настоящий домушник, открыл дверь, остановился на пороге и прислушался.
За дверью ванной комнаты шумела вода, в воздухе висел тонкий аромат геля.
Сергей пристроил покупки на комод, разделся, снял и аккуратно поставил замшевые туфли, заглянул в ванную – аромат геля зазвучал отчетливей.
За рамой из узорчатого стекла интригующе проступал нечеткий силуэт обнаженного тела, над стеклом возвышалась темная макушка. Силуэт плавно двигал руками и покачивался под водяным дождем. Все вместе – силуэт и аромат – подействовало на Божко возбуждающе.
Сергей вошел, стащил с себя одежду и толкнул полупрозрачную раму.
Пока Нинка хлопала глазами и разевала рот, ожидая какой-нибудь пакости от банкира, Божко оказался рядом, прижал скользкое тело к себе, не говоря ни слова, коленом раздвинул ноги.
Нинка потеряла равновесие, как обезьяна, ухватилась руками за держатель для душа и повисла, а Сергей покрыл поцелуями ее шею, грудь и подмышки. Возбуждение банкира передалось Нинке, она обняла любовника ногами и закрыла глаза.
– Я убью тебя, – хрипло пообещал Божко, с силой проникая в Нинку, – это невыносимо.
…Когда вспышку страсти-ненависти смыло душем и унесло в канализацию, Сергей выдавил на Нинку гель, получая наслаждение, растер ладонями, ополоснул и обернул в простыню. Нинка была послушной и податливой, как пластилин. Божко забросил покорную Мелентьеву на спину, перенес в спальню и уронил на кровать.
– Что будем делать? – поднял виноватые глаза на Нинку Божко.
– Давай, поедим чего-нибудь.
– А по жизни?
– И по жизни будем питаться со вкусом и с пользой для организма. И никаких блинчиков-оладушков-пирожков.
– Нин, я серьезно. Ты меня простила?
– Еще нет.
– Значит, замуж не пойдешь за меня?
– Слушай, Божко, ты сегодня альфа-самца изображаешь, завтра романтического любовника, послезавтра радикального домостроевца. К тебе приспособиться невозможно
– Купи петуха и морочь ему голову. Когда такое было? Поиздеваться захотела? – обиделся Божко.
– А почему не поиздеваться, если ты вчера вел себя, как полный придурок.
– Знаю, что как придурок, только я уверен был, что это твоих рук дело! – покаялся Божко, по-бычьи наклонив голову. – А сегодня думал, думал, и решил, что проект Халтурину мог отдать мой партнер.
