– А ты чего ждал? Решаешь один набор уравнений двумя способами; ясно, что ты придёшь к тем же результатам плюс-минус мелкая погрешность за счёт округления. Так и должно быть. Это математически неизбежно.
Пик.
– О, я согласен.
«Джинн» пальцем начертил на экране:
(1 + 2) + 3 = 1 + (2 + 3)
– Ну так и зачем вообще было утруждаться, реализуя эту стадию? Да, знаю, – я хотел действовать пунктуально, заложить основу. Но, по правде говоря, это растрата ресурсов. Почему бы не пропустить то, что и так чертовски очевидно, и не приступить к экспериментам, результат которых не ясен с самого начала?
Пик. Дарэм неодобрительно нахмурился.
– Не ожидал, что ты так быстро наберёшься цинизма. Искусственный интеллект – не раздел чистой математики, а эмпирическая наука. Предположения необходимо проверять. Подтвердить якобы «очевидное» не так уж позорно, верно? И если всё настолько однозначно, чего тебе бояться?
– Я не боюсь. Просто предпочёл бы покончить с этим. Но… ладно, валяй. Подтверждай, если думаешь, что тебе есть что подтверждать, и двинемся дальше.
Пик.
– В этом и состоит наш план. Но, думаю, сейчас нам обоим не повредит передохнуть. Я включу тебе коммуникации… только для входящих данных. – Дарэм повернулся, протянул руку куда-то за пределы экрана и нажал несколько клавиш на другом терминале. Потом вновь повернулся к камере. Он улыбался, и Пол точно знал, что его прототип сейчас скажет.
Пик.
– Кстати, я только что стёр одного из вас. Не могу позволить себе сохранять обоих, когда вы просто бездельничаете.
Пол улыбнулся в ответ, хотя что-то внутри него надрывалось от крика.
– И кого же ты ликвидировал?
Пик.
– Да какая разница? Я же сказал, копии были идентичны. И ты-то остался, верно? Кто бы ты ни был. Который бы ни был.
* * *
Снаружи со дня сканирования прошло три недели, но Полу не понадобилось много времени, чтобы нагнать события, – мелкие детали теряли всякое значение в виду последующих событий, и весь поток новостей в значительной мере сводил на нет сам себя. Израиль и Палестина снова были близки к войне, на этот раз из-за нарушений договора о разделе воды, совершавшихся якобы обеими сторонами, но совместный антивоенный митинг собрал на стеклянистой равнине, где некогда находился Иерусалим, более миллиона человек, и правительства были вынуждены пойти на попятный. Экс-президент США Мартин Сэндовер ещё сопротивлялся экстрадиции в республику Палау, где его ожидало обвинение в пособничестве кровавому государственному перевороту тридцать пятого года; Верховный Суд отменил, наконец, давнишнее постановление, наделявшее Сэндовера иммунитетом против любого иностранного закона, и день-другой казалось, что дело выгорит, но потом экс-президентская команда юристов нашла целый набор новых стратегий оттягивания решения. В Канберре пришёл и ушёл очередной кризис власти, но премьер-министр сохранил своё кресло. В сообщении недельной давности один журналист ничтоже сумняшеся объявил это «высокой драмой». «Наверное, для такого нужно самому там быть», – решил Пол. Инфляция упала на полпроцента, безработица настолько же поднялась.
Пол быстренько пробежал новости, пропуская статьи и прокручивая ролики, которые наверняка внимательно изучил бы, будь они свежими. Он чувствовал, что до странности возмущён тем, что столько всего «пропустил», – всё это находилось перед ним прямо сейчас, но ведь это совсем другое дело.
«И в то же время, – размышлял он, – разве не к лучшему, что не пришлось тратить время на столь эфемерные детали?» Сам факт, что он сейчас находился едва ли не в рабстве, лишь доказывал, как всё это, по большому счёту, маловажно.
С другой стороны, а что вообще важно? Люди живут не геологическими эпохами. Они живут часами и днями, вынуждены беспокоиться о происходящем в этой шкале времени.
Люди.
Пол подключился к телевидению в реальном времени и просмотрел серию «Мутной семейки» одной вспышкой, продолжавшейся менее двух минут, со звукорядом, слившимся в невразумительный писк. Потом телеигру. Фильм про войну. Вечерние новости. Словно он находился далеко в космосе и нёсся к Земле сквозь океан передач, сжимаемых эффектом Доплера. Этот образ почему-то умиротворял; в конце концов, не в такой уж противоестественной ситуации он сейчас, если люди из плоти и крови способны оказаться точно в таких же отношениях с реальностью. Никто ведь не станет утверждать, что доплеровское смещение способно отнять у человека его сущность.
На цифровой город спустились сумерки. Пол съел разогретое в микроволновке рагу из соевого белка, размышляя, есть ли у него ещё какие-то причины, морального или иного характера, оставаться вегетарианцем.
Он засиделся далеко за полночь, слушая музыку. Цзань Чжао, Майкл Найман, Филип Гласс. Неважно, что каждая нота длилась в семнадцать раз дольше или что блок аудиопамяти в проигрывателе «на самом деле» не имел микроструктуры, да и что сам «звук» попадал в его моделированный мозг посредством фокуса, не имевшего ничего общего с обычным процессом слуха. Кульминация «Мисимы» Гласса, как прежде, стискивала сердце, словно проводя по нему кровоточащую борозду.
А что, если бы стоящие за всем этим расчёты заняли тысячелетия, если бы люди выполняли их, перекидывая костяшки на счётах? Чувствовал бы он то же самое?
Признавать такое было оскорбительно, но ответ наверняка «да».
Пол лежал в кровати и думал: «Хочу ли я ещё пробудиться от этого сна?»
Вопрос, впрочем, оставался академическим: у него по-прежнему не было выбора.
4. (Не отступая ни на шаг)
Ноябрь 2050 года
Мария договорилась встретиться с Аденом в «Надире» – ночном клубе на Оксфорд-стрит, где он иногда выступал и куда часто приходил сочинять. Обычно ему удавалось протащить их обоих бесплатно, и на этот раз дверь – устрашающее сооружение из чёрной ребристой анодированной стали, похожее на люк воздушного шлюза, – пропустила её без возражений после короткого охранного сканирования. Как-то раз Марии приснился кошмар, будто она застряла в дверной камере из-за ножа, необъяснимым образом обнаружившегося у неё в правом сапоге, и, что ещё хуже, её кредитная карточка заблокирована. Эта дрянь переваривала её, словно насекомое, угодившее в венерину мухоловку, а тем временем Аден стоял на сцене и тянул одну из своих грустных любовных песен.
Внутри было битком набито, как обычно по четвергам, и, как всегда, полутемно. Наконец она заметила Адена, который сидел за столиком сбоку у стены и слушал одну из групп, делая одновременно собственные наброски; на его лицо падал свет от ноутбука. Насколько Мария могла судить, то, что Аден слушал, сочиняя музыку, никогда на него особенно не влияло, зато он заявлял, что работать в тишине не способен, и предпочитал для вдохновения – или в качестве катализатора, как ни назови, – живые выступления.
