— Герман! — крикнул весело Десмос.
— Да, господин граф? — откликнулся мальчик, пытаясь червячком, лежа на спине, взобраться по ступенькам.
— С завтрашнего дня советую мимо каминов и печей только так и передвигаться! — Десмос уже откровенно потешался над ползуном.
— Спасибо, господин граф! — Герман, активно работая лопатками, все же преодолел препятствие, скрываясь в дверях дома. — Ульрих перед отъездом уже предупредил меня!
— Чудесный вечер, господин Ло! — Граф склонился в глубоком поклоне перед лысым маленьким человеком, все так же сидящем на земле. — Не будете ли вы сегодня благосклонны ко мне, оказав любезность в хорошем уроке?
— Рук, ног зажил? — произнес маленький монашек, открывая один глаз.
— Да, господин Ло. — Улыбка мигом сошла с лица графа при воспоминании вывернутых ему конечностей.
— Хорошо, бябяка. — Кивнул монах, вновь закрывая приоткрывшийся глаз. — Как станешь, демон монучи-го и победишь страх в сердце — нападай.
Десмос нахмурился, так как по непонятной причине ему крайне не нравилось, что этот малыш уже давно и упорно почему-то называет его «бябякой». Вроде как и не очень обидно, но в то же время весьма неприятно. Хотя, граф пожал плечами, кто может знать, что это означает на самом деле на наречии Мао?
Доли секунд ушли у Десмоса на полную трансформацию в боевую ипостась своего организма. Объем мышц привычно и качественно получил увеличение, с треском разрывая часть одежды на том, кто некогда был человеком. Защелкали суставы, добавляя к этой груде жгутов скорость и гибкость при атаке, мощь и остроту когтей, ярость и страх оголенных в рыке клыков хищника, все это уже никак нельзя было назвать человеком, нет, в паре метров от «беззащитного» монаха замерла агрессия и смерть в чистом эквиваленте природной механики.
Зверь оскалился, с шумом втягивая вечернюю прохладу уже недалекой ночи, медленно, с грацией, достойной лучших представителей кошачьего мира, обходя по кругу все так же неподвижного человека.
Бойся!
Беги!
Рыдай, маленькая жертва, ибо нет спасения от совершенного представителя класса хищник, наделенного жаждой убийства и неотвратимостью яростного броска!
Но зверь не спешил, зверь непрост, он наделен памятью, разумом и опытом долгих лет бесконечной охоты и целой вереницей непрекращающихся убийств. Он скрадывал тихие шаги, кружась вокруг маленького человека, изредка замирая и припадая в готовности нанести молниеносный удар.
— Что, бябяка, нелегко победить свое сердце? — Легкая тень улыбки посетила невозмутимое лицо монаха.
Рык ярости и злобы огласил двор, зверь в гневе рванул лапой землю, взметая куски земной плоти, разлетевшейся под его когтями, пунцово-алые глаза с вертикальным зрачком наполнились непередаваемой яростью, а с кинжально-бритвенных клыков на землю падала пена тягучей и зловонной слюны. Зверь был в ярости, зверь был готов убивать и рвать любого на своем пути…
Но он не мог почему-то подойти к маленькому и беззащитному человеку. Рывок влево, припал к земле и вновь отошел, рывок вправо, напружинился к рывку и вновь ушел прочь. Игра позиций, смена поз, бесконечное кружение и выбор, который ой как нелегко было сделать тому, кто уже обжегся, и не раз, об эту желтокожую безмятежность скалы.
Чпок!
Зверь «всхрюкнул», припадая на задние лапы и с недоумением оглядываясь по сторонам.
— Хм! — Монах открыл глаза, так же удивленно осматриваясь по сторонам. — Господин бябяка, вы чем это делать «чпок»?
— Вхр-р-р! — возмутился зверь, открещиваясь от всего и сразу.
Чпок!
От массивного черепа хищника с характерным звуком отлетела сосновая шишка, прокатившись по двору и остановившись у ног монаха.
— Шишика, — констатировал монах, поднимая вражеский снаряд. — Однако!
Следующая шишка, летевшая точно в центр лысого черепа господина Ло, была отбита ленивым взмахом руки монаха.
— Ар-р-ргх? — неуверенно рыкнул зверь, прячась за спину вставшего с земли Ло.
— Ага! — Монах похлопал по загривку зверя, показывая пальцем на крышу конюшни, на которой в сгущающихся сумерках с трудом можно было различить две серые небольшие фигурки каких-то зверьков. — Это же воровайки Ули-Ри!
— Гр-р-ры? — Зверь высунулся из-за монаха.
Чпок!
Очередная шишка, отскочив от черепа монстра, покатилась по земле.
— Да что за Гадство! — С земли вместо зверя поднимался граф Десмос, по-прежнему стараясь скрыться за спиной господина Ло, с завидной грацией, которой бы позавидовали лучшие установки ПВО, отбивая метательные снаряды двух маленьких агрессоров. — Чего этим мохнатым засранцам от нас нужно?
— Эй, воровайка, идти сюда, давай быстро-быстро! — Помахал рукой приветственно енотам монах.
— Вот паскудники. — Хмыкнул граф, наблюдая, как грациозно и легко две тени скачками пробежались по крыше и ловко спустились по кованому забору к земле, где настороженно остановились, вертя по сторонам живыми и подвижными мокрыми бусинками носов на хитрых вытянутых мордочках.
— Давай-давай, — поманил их Ло, опускаясь на колени, чтобы не пугать зверей.
— Давай прибьем и закопаем, пока Ульриха нет? — вышел с предложением граф, которого до жути раздражали маленькие проныры, постоянно кладущие во время его дневного сна всякую падаль ему на грудь, безнаказанно до сего времени. Причем, что удивляло, так это каким образом подлецы умудрялись приносить к нему ежиков? У них по поводу ежей прямо бзик какой-то.
— Воровайки неспроста. — Нравоучительно воздел вверх указательный палец господин Ло. — Воровайки хотеть что-то сказать!
— Еноты не разговаривают. — Десмос с сомнением оглядел монаха, как бы всем видом показывая, что ой как сомневается в здравом уме обладателя такого чудесного лысого черепа.
— Твоя еще скажи, что рыбы молчат! — Рассмеялся Ло. — Все говорят, только не все понимать.
— Да ну? — Десмос растерянно смотрел на веселящегося монаха, явно не видя в сложившейся ситуации ничего смешного.
Ну да в скором времени одним Фомой на свете стало меньше. Вальяжно (на задних лапах!) вперед выступил мохнатый толстячок с серьезной мордой, начавший расстилать прямо перед людьми выдранный где-то кусок бумаги, попутно выставив рядышком небольшую чернильницу, а в это время из-за его спины выступил седомордый енот с целой охапкой писчих перьев, задумчиво усевшись совершенно по-людски перед приготовленной рабочей площадкой.
— Икки-ки? — осведомился о чем-то у своего напарника толстячок.
— Ики. — Согласно кивнул головой писарь, аккуратно открывая чернильницу и обмакивая туда кончик пера. — Ики-ики-ки.
Маленькая лапка твердо и уверенно стала выводить на бумаге прекрасно поставленным почерком вязь из букв, соблюдая пробел и новомодный наклон писарей короны, виток за витком выводя слова:
