Как бы поступил Ульрих? А главное — как им поступить, ведь как говорится, концепция развернулась кардинально, одно дело — спешить на помощь, и другое дело — лезть туда, куда тебя не просят. Они, конечно, с Ло по инерции шли за Певной, ведущей их по следу сестрицы, да вот только чем дальше в лес… тем большее беспокойство назревало в душе графа. Он так и эдак представлял себе ситуацию и, хоть убей, не видел выхода, ведь по сути, когда они догонят смутьянку, что им делать? Вот возьмет та, сядет на попу и давай ножками сучить, никуда не пойду без своего милого, не хочу к маме, что тогда делать?
— Господин Ло. — Граф слегка придержал безмятежно шагающего монаха, отпустив чуть вперед юркую серую спину волчицы, виднеющуюся впереди. — Вам не кажется, что мы с вами в несколько щепетильной ситуации находимся?
— В щепи штопиш на? — Изумленно округлил тот глаза, явно незнакомый со столь изысканными поворотами речи.
— Ну, я имею в виду, что нам делать с этими? — Граф кивнул в сторону бегущего волка. — Вот мы догоним беглянку и что?
— Хм. — Ло задумчиво потер переносицу. — В великой Поднебесной империи принято камнями бить нерадивых детей, что опозорили свой род и семью неподобающими поступками, однако мы не в Поднебесной.
— Да. — Тут же закивал согласно граф, ужаснувшись подобной перспективой.
— Как принято у вас, здесь в дикарских землях наказывать? — Ло даже не смотрел в сторону поджавшего губы графа.
— Мы не можем и не будем никого бить камнями. — Граф уже начинал жалеть, что завел этот разговор с монахом.
— Почему? — удивился тот.
— Потому что это не наши дети и не наша семья, и даже если бы это были наши дети, то кем надо быть, чтобы в своих детей камнями кидаться? — опешил вампир.
— Значит, у вас можно детям родителей позорить, а родителям нельзя в детей камнями кидаться? — Монах как-то недоверчиво помотал головой. — Это же дикость!
— Дикость камнями кидаться! — Замахал руками граф.
— Тебя послушать, так ты скажешь их еще и палками бить нельзя за непослушание? — Хмыкнул монах. — Как ты вообще до своих лет дожил, имея такое мягкое сердце в груди?
Десмос промолчал. Ему было, что сказать, ему было, за что краснеть в своей жизни, но одного у него было не отнять: он никогда не прикасался к детям и подросткам. Да, он убийца, даже не так, он — машина смерти, но при этом даже в дикие моменты кровавого неистовства, даже через кровавую пелену безумия жажды он как за соломинку цеплялся за остатки своей человечности, не давая себе упасть в черную бездну тупой жестокости.
— Мы дарим им жизнь, мы держим их за руки, ведя через порочность и боль этого мира, — больше для себя, чем для Ло, произнес он. — И то, что порой мы вместо любви получаем боль, это не плохо, это расплата за ту нерадивость, что мы когда-то проявили по отношению к своим родителям.
— Хорошие слова, — после небольшой паузы произнес монах. — И хоть я считаю, что куда умней будет палкой надавать ей по спине, мы сделаем, как ты хочешь, мы найдем ее, и пусть она причинит боль своей матери, а та примет это как должное.
«Вот же хрен лысый!» — про себя подумал граф, не решаясь больше на душещипательный разговор с Ло. Иногда ему кажется, что монах специально все ставит с ног на уши, так как в каждой, казалось бы, выигрышной ситуации, после разговора с ним, ты сам находишь огрехи в своих мыслях и поступках, так и не достигнув истины.
* * *
— Вы что тут делаете?! — Я чуть до потолка не подпрыгнул, когда строгий и властный голос оторвал меня от созерцания останков молодого де Тида.
— Господин Ваггет? — Вот кого-кого, а его я меньше всего ожидал здесь увидеть. — Простите, а вы что здесь делаете?
Ситуация была, конечно, та еще, я и Аль склонились над растерзанным телом, а у наших ног еще и какая-то мадам лежит в бессознательном состоянии.
— Я?! — Он пошел розовыми пятнами от негодования. — Ты вообще соображаешь, мальчишка, с кем разговариваешь?! Две недели карцера! Нет! Три недели!
— Да хоть пять. — Пожал я плечами. — Зачем вы сюда пришли, господин маг?
Повисла немая пауза, мы буравили друг дружку взглядами. За это время я широко раскинул сканом сеть Мака, пытаясь напоследок урвать хоть какую-то информацию, гребя все скопом, а господин Ваггет успел вызвать магов-охранников, что целой группой в пять человек через энное время ворвались в морг.
— Этих ко мне в кабинет. — Маг кивнул на моих спутников. — А этого в карцер на… пять недель!
Вот и здравствуй, попа, новый год, успел я еще подумать, прежде чем меня схватили за руки, оплетая целым рядом каких-то удерживающих нитей-заклинаний. Брыкаться я не стал, хотя, подозреваю, нервы бы помотал им изрядно, мысли мои в данный момент были совсем о другом, а именно: так ли случайна наша встреча в этом месте? Как это произошло: за мной следят? или же я сам сунул нос туда, куда не нужно? Тут ведь какая закавыка, Мак нашел сердце на соседнем пустующем столе, похоже, мы пришли незадолго после того, как его извлекли и еще не успели забрать, а стало быть, не является ли господин верховный маг инициатором этого вскрытия?
Пусть я невеликий маг, лишь бесчестный эксплуататор вычислителя, пусть я через плечо бабушек Хенгельман постигал их науку, но даже с минимальным набором знаний я могу ответственно заявлять: сердце — один из важнейших органов привязки для ритуальной черной магии, это даже не компас, это навигатор с GPS и доставкой на дом, это…
Черт возьми, я не знаю, что это и какого лешего вокруг меня происходит! Одно ясно — Ваггет и Раус прекрасно осведомлены о том, что я совершенно непричастен к убийству Фердинанда, но по какой-то причине совершенно не желают раскрывать мне правды, либо же кто-то из этой парочки и есть убийца.
Но мысли мыслями, а меж тем до меня наконец-то стала доходить плачевность моей ситуации. Пять недель, насколько я понял, в изолированной камере тюрьмы это пять лет кромешной тьмы, холода и, возможно, голода, нет, в самом деле, это вряд ли бы было наказанием, если бы меня сослали на курорт.
Мы где-то минут двадцать кружили по территории академии под недоуменные взгляды студентов, пока меня не подвели к чему-то напоминающему глухой замок в миниатюре, где меня быстро оформили. Прошлись на предмет запрещенных вещей сканером, а после чего спустили куда-то глубоко-глубоко под землю, где я с тоской в сердце и с легким ужасом в душе проводил взглядом магический огонек-светильник стражника, когда он захлопнул за мной дверь камеры и ушел прочь.
М-да.
Дела.
* * *
Нильс Ваггет стоял в морге, задумчиво разглядывая помутневший кусок плоти, что некогда был сердцем герцога Фердинанда де Тида. Охрана уже увела студентов, а он все не мог взять в узду целый ворох эмоций, бурливших в его груди. Этот мальчишка обещал стать еще той занозой…
— Ты здесь? — В открывшуюся дверь заглянул всклокоченный и чем-то озабоченный Креб Раус. — Я видел, как выводили Когдейра, мальчишка был здесь?
