Механик резался в карты с парочкой санитаров.
Морг находился близко. И при желании Мэйнфорд узнал бы не только количество мертвецов, он сумел бы заглянуть в лицо каждому.
Удивительно.
И пугает.
Видел он и то, что находится выше. Этаж за этажом. Кабинеты. Приемные. Холл. И пяток операционных. Комнаты для отдыха. Целителей, медсестер и пациентов… людей было много, и это несколько пугало Зверя.
Внизу он чувствовал себя более… уверенно?
— Послушай, — Мэйнфорд сумел отвлечься от созерцания чердачного этажа с лифтовой и нетрезвым лифтером, прикорнувшим на древнем топчане. — Ты должен отступить.
Зверь заворчал.
Он не желал отступать. Он слишком долго сидел взаперти, наблюдая за человеком, который был слишком слаб, чтобы приказывать.
— Нам следует проявить осмотрительность. Притвориться, что мы такие, как прежде. Иначе нас здесь запрут.
Зверь оскалился.
Он не позволит больше себя запирать. Никому и никогда.
Хватит.
Он силен. И уйдет. Ни коридоры, ни двери его не удержат, как не удержит и сам Мэйнфорд. Зверь готов избавиться и от него. Это не сложно.
— Попробуй, — Мэйнфорд тоже умел показывать клыки. — Но не здесь. Ты думаешь, что силен? Но против любой силы найдется другая. Пусть не один человек… двое, трое… десятеро… нас спеленают. И накачают лекарствами. Скажут, что мы безумны. И будут отчасти правы. Скажут, что мы опасны. И тогда у нас не останется шансов. Ты уснешь. Мы оба уснем. И весь остаток жизни, уверяю, недолгой, проведем во сне. Пожалуйста… я не собираюсь отказываться от тебя.
…не слышал.
…не желал слышать, хотя Зверь кричал. Ему было плохо в клетке.
— …теперь все изменится. Нас ведь двое. И мы сумеем их обмануть… надо только…
Зверь не дослушал.
Он рванулся, ударив в дверь плечом, и то глухо заныло.
— Перестань…
Рык Зверя, к счастью, вряд ли слышимый кем-то, кроме самого Мэйнфорда, заглушил слова. Зверь подчинится когда-нибудь потом, а сейчас у него имелись иные цели.
Женщина.
И мужчина в белом халате.
Он не пытался сбежать. Конечно. Бежать ему некуда. И не прятался. И страха Зверь не ощущал, лишь любопытство, которое злило неимоверно.
— Мэйнфорд, — женщина стояла между мужчиной и Зверем. Защищала? Зачем? — Ты не мог бы прийти в себя?
Ее голос был спокоен.
Нет, это хорошо, что она не боится Зверя. Ей-то незачем. Но почему мешает? Зверь качнулся, выставил когтистую лапу, но женщина пнула ее.
— Руки убери. И встань.
Мэйнфорд рассмеялся. О да, со Зверем так никто не разговаривал. В принципе, с ним пока еще никто, кроме Мэйнфорда, не разговаривал…
— И успокойся. Это мой брат… как выяснилось, — Тельма произнесла это без особой радости. — Он мне тут кое-чего интересного рассказал. И времени у нас не много.
Она сама шагнула навстречу и поймала Зверя. Сжала его голову ладонями. А ведь руки у нее тонкие. Зверь способен сломать их одним движением.
Это его пугало.
— Послушай меня, пожалуйста. Я знаю, что ты слышишь. Вы оба меня слышите, — теперь она говорила ласково, и Зверь дрожал. Он вдруг осознал свою неуклюжесть и неспособность управиться даже с этим телом. И да, он силен, но настолько ли, чтобы защитить ее?
Чтобы не причинить вреда?
— Мы со всем разберемся. Сами. Но если кто-то кроме Тео…
…Зверь зарычал. Ему не нравилось, когда женщина произносила чужие имена.
— …узнает правду, вас не выпустят отсюда. Нас не выпустят. Пожалуйста, Мэйнфорд… побудь человеком, а?
И Зверь отступил.
Он не ушел, он остался на краю сознания, устроив себе логово среди полузабытых детских страхов, с которыми играл теперь, что кошка с клубками пыли. Он уступил место Мэйнфорду, но оставил за собой право наблюдать.
Следить.
И выбраться, если вдруг возникнет нужда.
— Знаешь… — Мэйнфорд вдруг понял, что стоит, обнимая свою женщину. А от нее пахнет тревогой. И тревожится она именно за него. — А ты ему нравишься.
— Только ему?
К счастью, отвечать не пришлось.
Их ждали.
Почетная почтенная комиссия во главе с обеспокоенною матушкой, которая уже примерила маску скорби. Черный пиджак с пурпурными лацканами. Узкая юбка чуть ниже колен. Блуза со строгим воротником. В таком наряде и на похоронах показаться не стыдно.
Минимум украшений.
Строгая прическа.
И непременная сумочка-клатч, чтобы было чем руки занять.
— Боги… — ее тихий вздох был слышен каждому. — Почему он… почему в таком виде?
К кому она обращалась? К седовласому господину с оттопыренными ушами? Он выглядел в достаточной мере внушительным, чтобы числиться главным над целительскою стаей.
— Потому, мама, — ответил Мэйнфорд. Голос был хрипловат, да и чудились в нем рычащие звериные ноты.
— Мэйни, ты…
Пальцы дрогнули.
И взгляд этот растерянный, зацепившийся за седовласого. Его неловкое пожатие плечами, будто извинение: не досмотрели.
Не додавили.
— Здоров всецело, — Мэйнфорд с удовольствием потянулся, до хруста в костях. И грудь поскреб, благо расстегнутая рубашка позволяла. Матушка терпеть не могла этаких плебейских вольностей.
— А об этом позвольте мне судить, — подал-таки голос седовласый.
Если бы Мэйнфорд был идиотом, он бы так и сделал.
— Вы нестабильны.
— Есть иное мнение на сей счет, — Мэйнфорд застегивал пуговицы легко. Одну за другой. Никакой дрожи в пальцах. Никакой неловкости. Никакой слабости.
Зверь одобрял.
Зверь предпочел бы снести седовласому голову, тогда и прочие отступили бы: стая, лишенная вожака, теряется.
…но человек был против. У людей свои законы.
Глава 15
Матушку Мэйнфорда Тельма разглядывала с особым удовольствием, причем удовольствие это было странного свойства. Тельма осознавала, что привлекла внимание этой женщины.
И что не понравилась ей.
Категорически не понравилась.
И данный факт, который прежде заставил бы ее попятиться, попытаться раствориться среди прочих людей — Тельма не выносила чужого внимания, — теперь держал на месте. Напротив, захотелось взять Мэйнфорда за руку.
Под руку?
И отнюдь не затем, чтобы проверить, контролирует ли он Зверя. Подобная фамильярность не просто разозлит даму, она приведет ее в бешенство…
