Спускался спокойно.
Медленно даже.
Шаркал ногами. Бормотал под нос. И чудом уцелевшая бутылка, горлышко которой выглядывало из кармана, была единственным оружием.
На улице собралась толпа.
Люди любопытны, а пожар — хороший способ покинуть уютную квартирку. На Кохэна, если и обращали внимание, то лишь затем, чтобы скривиться, отступить, опасаясь и случайно коснуться его лохмотьев. Кто-то сердобольный кинул монетку, которую Кохэн поймал и согнулся еще ниже, рассыпаясь в благодарностях.
Не слушали.
А вот он…
— …говорят, — в копне рыжих волос застряли бабочки-папильотки. — Он ее съел!
— Всю?
Мужчина в домашнем халате, наброшенном поверх пижамы, взирал на толпу снисходительно.
— Всю бы не смог, — произнесла толстушка с напомаженными щеками. Она и сейчас жевала пирожок. Челюсти двигались размеренно, спокойно.
— Вам видней, — дамочка с папильотками оскорбилась. — Я лишь говорю…
— Безобразие, — старичок в твидовом костюме сжимал двустволку, и вид у него был весьма решительным. — Это безобразие! Куда только власти смотрят?!
— А куда они обычно смотрят?
Из кармана халата появилась трубка.
— Что теперь будет? — нервически поинтересовалась толстушка. И пирожок сжала.
— Известно что… напишут, что имел место инцидент, отловят… отвезут в Атцлан…
— Стрелять их надо…
— Кого? — мужчина прикусил чубук.
— Нелюдей, — старичок бухнул прикладом о мостовую. — Всех! Пока они людей не истребили…
— Масеуалле формально относятся к человеческому виду… — подал голос интеллигентного вида юноша. Он держался в стороне от прочих и выглядел не столько любопытствующим, сколько растерянным.
Старик сплюнул. Мужчина одарил юношу снисходительной улыбкой.
— Человек никогда не станет есть себе подобных…
— Перестрелять! Оставили рассадник…
— …с точки зрения политкорректности…
— …вот сожрут тебя, тогда и…
Дальше Кохэн слушать не стал. Он уходил медленно и задержался у мусорных контейнеров, хотя вся его натура требовала одного: бежать.
Нет.
Бегущий человек привлекает внимание, а бродяги и в приличных местах встречаются. К линии оцепления подходить не стал, но обилие машин радовало.
Дело отнесут к разряду особо важных.
Телефонный аппарат отыскался на перекрестке.
Две монеты.
Гудки.
И вновь гудки. А если Мэйнфорд не вернулся?
Если он вовсе не вернется? К дому нельзя, станут искать. Тельма? И к ней заглянут, просто на всякий случай. На свою квартиру? Безумие, но… там деньги, а без денег Кохэн долго не протянет. Хотя… цверги, если и знают о случившемся — а новости по Нью-Арку разлетались быстро, — без постановления суда и пальцем не шелохнут.
Деньги нужны.
Одежда.
Оружие.
Солнце, в кои-то веки выглянувшее из-за туч, уставилось на Кохэна издевательским желтым глазом. Будто спрашивало, неужели он все еще не боится?
Его ведь не станут задерживать.
Пристрелят. Скажут, при попытке к бегству. И не найдется никого, кто оспорит решение.
Как-нибудь… он и вправду не боится смерти. Главное, успеть добраться до ублюдка, который убил Сандру. Кохэн доберется.
Он нежно погладил обсидиановый клинок.
Они справятся.
В ближайшем отделении банка было почти пусто. Парочка девиц, завидев Кохэна, примолкла. Пожилая дама степенного вида спешно подняла на руки собачонку. А клерк подал знак охраннику.
Цверги не любили попрошаек.
— Мне деньги со счета снять, — сказал Кохэн и накрыл ладонью кристалл. — Пятьсот талеров.
Клерк понимающе улыбнулся: на счету клиента лежало около десяти тысяч, но суммы, превышающие установленный минимум, требовали особого протокола оформления.
— Одну минуту…
Он управился меньше чем за минуту. И, выдав увесистый мешочек с деньгами, тихо произнес:
— Если вам нужна уборная, то прошу пройти прямо по коридору, а затем налево…
— Благодарю вас…
— Мы заботимся о своих клиентах.
В уборной не было запасной двери, зато имелось окно, достаточно широкое, чтобы в него пролезть. А сирены уже надрывались.
Беги, масеуалле, беги.
Тебе все одно не скрыться.
Улицы перекроют.
И пусть полицейским малефикам не хватит сил охватить весь город, но они упорны. Методичны. Оскорблены. Ты самим своим существованием плюнул в лицо обществу.
Форму примерил.
А потом убил.
Цинично и жестоко… и даже если завтра Донни признается в содеянном, ему не поверят. Человек не способен вырезать сердце другому человеку. Это все знают. А вот масеуалле — дело иное.
Звери.
Нелюди.
Твари, которых давно следовало изничтожить…
Он все-таки побежал, не потому что надеялся опередить заслоны, скорее гнев требовал выхода. Бежал переулками. И насмешливый взгляд солнца жег спину.
Не уйдешь.
Не позволят.
Кроме полиции есть еще люди. Вроде того старика с ружьем. Народное ополчение. Сознательные граждане, все те, кто счастлив будет внести свой вклад в борьбу со злом. Так стоит ли бороться?
Сдайся.
Потребуй разбирательства. Суда. И будет шанс уцелеть, прожить месяц-другой до виселицы. Месяц жизни — это ведь много. Тебе так когда-то казалось. А веревка вряд ли страшней алтаря.
— Да иди ты… — Кохэн остановился на углу.
Где он вообще находится?
Второй округ, но какой район? Надо перебираться в Третий, там хватает беглецов, глядишь, и примут еще одного… или нет. Он ведь не человек…
Запад… восток… ветер с запахом гнили. Он зовет, подсказывает путь… верхом не уйдешь, а вот если коллекторами… зря, что ли, Кохэн когда-то изучил их вдоль и поперек?
Ближайший люк он взломал, больше не опасаясь привлечь внимание всплеском силы. Найдут? В любом случае найдут: возьмут след от банка. Плевать. Внизу — слишком много воды, чтобы заклятия продержались хоть сколько бы то ни было. Да и само это место слишком древнее, с характером поганым.
Не любит оно чужаков.
Пахнуло сыростью, вонью сточных вод. Кохэн соскользнул, надеясь, что падать будет не слишком высоко.
Повезло.
