После этого все-таки послала Ричарду эсэмэску – сообщила, что еда в холодильнике, и если я буду спать, когда он придет, то надо ее только разогреть в микроволновке. Кажется, я злилась. И очень устала.
Она потерла висок. И еще, и еще, будто помогая себе все припомнить поточнее.
– Я легла вскоре после Кэлли. И не слышала, как он пришел. Увидела его уже утром. Вышла из спальни и обнаружила, что он ночевал в гостевой комнате.
Оттого, что приходится передавать такие интимные подробности, Шелби залилась краской.
– Иногда, когда он приходил поздно, он так делал – ложился в гостевой. Я приготовила завтрак Кэлли и поставила варить яйца. Мы собирались потом их красить к Пасхе. Ричард встал ближе к полудню и был в приподнятом настроении. Это я хорошо помню, уж очень он был доволен и возбужден, все время шутил. Помню, смешил Кэлли. Он, кажется, заметил, что я немного дуюсь, и что-то такое сказал, только не вспомню, что именно – отговорки у него всегда находились. Прозаседали, не мог уйти – всякое такое. Потом он…
Она осеклась и крепко сплела пальцы.
– О боже! Заколка. Он сказал, вот, принес тебе кое-что на Пасху, и протянул мне эту заколку. Сказал, мол, пойди причешись и Кэлли одень понаряднее. Он, дескать, ведет нас на ланч. Он так редко изъявлял желание куда-то сводить Кэлли, что она дико обрадовалась, и я решила забыть про свое недовольство. Я сделала в точности как он велел. Я привыкла его слушаться. Заколка. – Шелби сжала губы. – Он ее украл, а потом сунул мне – как собачонке игрушку.
Она снова глубоко вдохнула.
– Думаю, время нашего визита в фотостудию вы можете проверить, а вот остальное мне доказать нечем. Может быть, кто-нибудь видел, как мы с Кэлли входим в дом, но вряд ли кто-то это помнит, ведь столько времени прошло. А дома у нас никого не было. Если вы думаете, что я была с Ричардом, что я была замешана в его делишках, то доказать обратное я не сумею.
– Что ж, вы вспомнили все в больших подробностях, хоть время и прошло, – заметил Боксвуд.
– Это была для Кэлли первая Пасха. И первые студийные фотографии. Когда она родилась, я хотела сделать семейное фото, но у Ричарда вечно не хватало времени. Так что тот день был особенный. Эта девушка, Тейт, сняла нас и вдвоем тоже, и я послала снимок родителям. Там Кэлли без шляпки, и волосики разметались во все стороны – как всегда бывало и со мной. Я в тот день в парикмахерской не была и волосы не выпрямляла – это Ричард меня вечно заставлял. Словом, это моя любимая фотография.
Шелби поднялась и взяла фото с каминной полки.
– Вот она. Сделана в ту Страстную пятницу.
– Мамина дочка, – прокомментировал Лэндри.
– В том, что касается Кэлли, Шелби все помнит, – вставил Форрест.
– Это правда. Особенно когда что-то случалось в первый раз. – Она поставила фото на место и снова села рядом с братом.
– Ой! – Ее осенило, и она чуть не подскочила – Форресту даже пришлось усадить ее на место. – Я же сделала тогда запись в ее книжке! У нас есть эта книжка – «Ваш малыш», знаете? Я записала про фотостудию и одну фотографию вклеила. Могу принести.
– Думаю, пока в этом нет необходимости, мисс Помрой.
– Нелегко признавать, что была дурой, – смущенно проговорила Шелби. – Что тобой вертели как хотели. Я и не догадывалась, что он вор, что обманывает добропорядочных людей, а ведь я жила в этой шикарной квартире, у меня были шикарные шмотки и прислуга – и все это благодаря тому, что он грабил и мошенничал. Я не могу повернуть время вспять и что-то изменить. Принести эту заколку? Я знаю, где она у меня лежит. Вы могли бы вернуть ее владельцу.
– Мы считаем, что эта заколка, одни часы из тех, что вы продали, и некоторые другие изделия общей стоимостью порядка шестидесяти пяти тысяч долларов были украдены у Аманды Люцерн-Брайс, проживавшей в Бакхеде. Дочь обнаружила ее вечером субботы, 14 апреля 2012 года.
– Обнаружила?
– Она упала – или ее столкнули – с верхней ступеньки лестницы в своем доме. И сломала шею.
Кровь отхлынула от лица Шелби, она неподвижно уставилась на агента Боксвуда.
– Она умерла? Ее убили? Ричард? Он был в таком приподнятом настроении! Все смешил Кэлли. Простите, мне надо выйти. – Она резко поднялась, ноги подкашивались. – Простите!
Она кинулась в гостевой туалет и оперлась на раковину. Ее мутило, в желудке все сжалось в ком, но она твердо решила, что рвоты не допустит. Не доведет до этого – и все.
Надо это перебороть. Дышать глубже, и это поможет. Немного подождать и дышать, тогда она сможет выслушать все остальное.
– Шелби! – Форрест постучал в дверь.
– Минутку!
– Я вхожу!
– Дай мне минуту! – огрызнулась она, когда он распахнул дверь. И упала ему на грудь. – Боже! Боже, Форрест! Он же повез нас в ресторан обедать! Он бросил там эту женщину, которую еще и ограбил, явился домой и лег спать. Потом повез нас обедать в ресторан. Заказал шампанского. Он отмечал, понимаешь? Отмечал, а женщина лежала и умирала, пока ее дочь не нашла.
– Да уж. Я все понимаю, Шелби. – Он погладил ее по голове, крепко обнял. – И однажды на ее месте оказалась бы ты. Это я тоже понимаю.
– Как я могла не видеть, кто он такой?
– Но не видела же! И ты такая не одна. Никто не считает тебя как-либо причастной.
– Ты же мой брат, ты и не можешь так считать!
– Никто, – повторил он, опять притянул к себе и посмотрел в глаза. – Никто так не считает. Они просто делают свою работу. Тебе надо будет взглянуть на фотографии похищенных вещей и ограбленных им людей. Расскажешь все, что знаешь. Это максимум, что ты можешь сделать, и ты это сделаешь.
– Я очень хочу помочь! Ты пойми, Форрест, ведь все мои шмотки, одежда ребенка – мне дурно делается, как подумаю, на какие деньги я их покупала.
– Объясни мне, где лежит эта заколка. Я схожу.
– У нас с Кэлли в ванной есть шкафчик, в правом верхнем ящике шкатулка, в ней все мои заколки. Эта – перламутровая с маленькими белыми и голубыми камешками. Форрест, я была уверена, что они ненастоящие! Это же всего-навсего заколка!
– Не волнуйся. Если ты сейчас больше не в настроении с ними говорить, я им скажу, что на сегодня разговор окончен.
– Нет, нет, я охотно расскажу все, что мне известно. И все, в чем я просто не отдавала себе отчета, как теперь стало ясно. Я сейчас выйду.
– Как устанешь – сразу говори.
– Я хочу поскорее с этим покончить.
Она вернулась в комнату, и Лэндри снова встал.
– Прошу меня извинить, – начала Шелби.
– Не надо извиняться. Спасибо за ваше содействие, мисс Помрой.
Шелби села, взяла себе чая. Лед почти весь успел растаять, но напиток был достаточно холодным и, главное, прекрасно утолял жажду.
