За моей спиной раздается покашливание.
– Простите, мисс. А что, если мы на самом деле не дрались? Что, если вы… – Кристофер снова прочищает горло. – Что, если вы ошиблись? Если мы дрались просто в шутку, дурачились?
Лицо у мисс Парфитт изумленно вытягивается.
– То есть ты хочешь сказать, что я не выглядывала в окно и не видела, что вы деретесь? Ты говоришь правду?
Кристофер покрывается ярким румянцем, краснеют даже его уши.
– Мы веселились, а не дрались.
– Не говори чепухи. Я видела все своими собственными глазами, и на веселье это не было похоже. – Мисс Парфитт поправляет очки. – Все, больше мы это не обсуждаем.
– Пожалуйста, – канючу я.
– Нет, – решительно отвечает мисс Парфитт.
– И это ваше последнее слово?
– Да.
– То есть ваше последнее слово – это «да»?
Очевидно, ее последнее слово – это «если ты не замолчишь, то пойдешь в кабинет к директору».
Нам велят принести костюмы для проекта и продолжать работать над ними. Хотя я и не попаду на сцену, я все равно сделал себе очки, отрезав донышки у пластиковых бутылок из-под воды. В них я выгляжу как трупная муха и вижу девять классных комнат вместо одной. Папу это точно впечатлит. Ко мне подходят девять Джо; в одной руке у них полусдутые воздушные шары красного цвета, в другой – скомканные салфетки и фотографии костров из какого-то журнала.
– Это еще что у тебя? – Я снимаю пластиковые очки и пытаюсь завести разговор, когда Джо проходит мимо моей парты.
– Это Святое сердце Девы Марии. Я сделаю розочки из салфеток и украшу ими воздушный шар. Хотя это не твое дело.
– А зачем тебе фотографии огня? Это же из какого-то желтого журнальчика. Не уверен, что Дева Мария интересуется сплетнями.
– Нет, – говорит Джо. – Но сердце у нее горит от Божественной любви, а это – самое похожее, что я смогла найти. Пожалуйста, хватит болтать со мной, я очень занята.
Она кладет на голову кухонное полотенце и уходит.
Кевин тем временем надел пару дырявых трусов поверх школьных брюк и кромсает на клочки старое махровое одеяло; мисс Парфитт с ужасом смотрит, как он режет ткань прямо у себя на коленях. Салим сражается с рулоном туалетной бумаги. Кристофер рисует что-то у себя на руке. Я беру обрывок фольги и делаю из него звезду, а потом сжимаю в руке. Звезда комкается, и мне становится лучше.
Во время обеденного перерыва Джо игнорирует меня, зато Кристофер жестами подзывает на площадку.
– Поиграем в футбол? – спрашивает он. – У нас в команде не хватает одного. Можешь постоять на воротах.
Я кидаю шарф с перчатками на землю и бегу к Кристоферу:
– Спасибо.
– Пасуй мне на голову, Салим! – кричит он, подпрыгивая. – На голову!
Салим бьет по мячу, и он летит к Кристоферу, который отфутболивает его головой и орет:
– Бей в ворота! Эй, ты что, ослеп?
– Спасибо, – повторяю я. – Спасибо, что сказал мисс Парфитт, что мы играли.
– Судья! Игра рукой! Слушай, так мы же и правда играли. – Кристофер обходит ворота, а я машу руками, словно отгоняю рой мух. – А вообще-то чего это тебе так неймется попасть на шоу? – Кристофер останавливается.
– Я просто хочу, чтобы меня показали по телику, – с возмущением отвечаю я.
На меня из ниоткуда летит мяч. Я забываю отгонять мух, и у меня не получается поймать мяч в руки; удар приходится мне в живот.
– Отличная игра, – говорит Кристофер, помогая мне подняться. – Так или иначе, но это не сработало. Нам придется остаться за кулисами, и это будет тоска смертная.
– А может, и не будет. – Я улыбаюсь сквозь слезы: мне очень больно. – Есть гениальная идея.
Семнадцать
Мишура свисает с потолка и шуршит по стенам; комнату наполняют мягкие ритмы рождественских мелодий. В углу, рядом с окном, стоит кривобокая сосна, а под ней лежит много разноцветных коробочек. Я оставил последнюю надежду на велосипед: подарок с моим именем оказался размером с ладонь. Если это велосипед, то кататься я на нем смогу, только если устроюсь работать в блошиный цирк. Из кухни доносится ни с чем не сравнимый аромат имбирного печенья; мама зажгла камин, и язычки огня с треском принимаются лизать трубу.
– Я рада, что вы оба дома, – улыбается мама, входя в комнату и на ходу вытирая руки о кухонное полотенце. – У меня есть новости.
Представьте себе семейную идиллию, а потом выкиньте эту картинку из головы. Мама угощает нас печеньем, но в нем столько специй, что мы начинаем кашлять. Обрывок мишуры падает с каминной полки, свешивается в огонь и начинает плавиться. Мама достает его из огня и лупит полотенцем; в воздухе рассыпаются кусочки обгорелой фольги и опаленные клочки полотенца.
– Я просто хотела сделать вам приятный сюрприз, – говорит мама, падая на диван.
– Сюрприз удался. – Я колочу остатки тлеющей мишуры журналом Грейс, свернутым в трубочку. – Вольно! Опасность устранена.
– Сегодня утром я сказала вам, что иду к доктору.
Мама откусывает крохотный кусочек печенья, но тут же откладывает его, открывает рот и отчаянно машет рукой.
Грейс смотрит на меня, а я на нее.
– Ну вот, я думаю, что вы и так уже достаточно долго ждали. Вот моя новость. – Мама запускает руку в сумку и достает фотографию. – Как вы видите, – она протягивает нам фотокарточку, – у меня будет…
– Креветка? – Я пристально гляжу на свернувшуюся клубком козявочку.
Оказывается, у мамы будет ребенок, а не креветка; впрочем, на вид их просто не отличить. Так вот, его зовут Маленький Дейв, и его появление стало для мамы неожиданностью, хотя и очень приятной. Мама не догадывалась, что беременна, и именно поэтому ее так давно тошнит. В доме теперь многое поменяется. Нам придется затянуть пояса, хотя маме-то как раз и не придется: живот у нее раздувается.
– Так что, у вас обеих будут дети? Неловко получилось, – говорю я, не успев ни о чем подумать.
У мамы отпадает челюсть, и на щеку Грейс приземляется снаряд из имбирного печенья. Грейс вскакивает и начинает верещать. Как оказалось, она в ужасе совсем не от имбирной маски для лица, а от мысли о том, что я идиот. На губах ее выступает слюна, а брови собираются на переносице. Пес, почуяв всеобщее волнение, вбегает в гостиную, находит оставшуюся мишуру и поглощает ее, а потом его тошнит на ковер.
– Перестань, – ору я Чарлзу Скаллибоунсу – он понюхал рвотную массу и начал ее лизать. – А то у тебя случится ишемишурическая атака!
Я в жизни так смешно не шутил, но никто даже не хихикнул.
– Я не беременна. А ну бери свои слова обратно! – Грейс орет мне прямо в лицо, и я отшатываюсь. – Ты что, думаешь, у меня тут непорочное зачатие случилось?
