– Стояла одна, но нас никто не тронул.
– Вот и славно. От греха подальше по этой же дороге из города выедем, а потом уже на Можайск, Ржев, Великие Луки. А там до Новгорода рукой подать.
– Крюк изрядный.
– Пробовал я выехать из Москвы на Торжок, потом по Вяземской дороге – не получилось. Заставы стоят, досматривают. То-то подарок Иоанну будет, коли мешок найдут.
Выехали утром на санях, Леонтий за ездового на облучке. На мешок с ценностями Андрей уселся, тулупом его прикрыв. Со стороны мешка не было видно.
Заставу свободно миновали – стрельцы что-то горячо между собой обсуждали: то ли невыплаченное за год жалованье, то ли предстоящий поход на Кудеяра. На первом же перекрестке направо повернули, на Можайск. Накатанный же путь вел к Коломне, к ярмарке.
Леонтий обернулся к Андрею, хихикнул.
– Представляешь, Никифор слухи среди своих распустил, что он сокровища свои попрятал в укромных местах; вроде как клады сделал и заговорил их. А клад-то – вот он, ты на нем сидишь.
– Может, и еще есть. А Никифор мудро поступил. Люди таких побаиваются и уважают.
– О! Никифор у них в авторитете! На него как на икону в ватажке молятся. И знаешь, удачлив он, потерь почти что нет. А люди это видят и сами к нему в ватажку идут. Кабы укрытие хорошее было, да не одно – вдвое-втрое ватажку увеличить можно.
– Подожди еще, неизвестно, сколько в ватажке человек останется после похода стрельцов.
– Выкрутится Никифор, у него в каждой деревне лазутчики. Все ему докладывают – кто приезжал, что вез.
– Молодец. Я про него Гермогену расскажу, да и тебя он выслушать захочет – из первых уст, так сказать.
Леонтий замолчал. Политика – дело тонкое. Он видел, как действует Никифор, сам возил послания от Андрея в Новгород. Не, его дело – исполнять. Он чувствовал, что Андрей в Москве, как представитель Гермогена, активно действовал.
– Умен ты, – после долгого молчания сказал Леонтий. – А я вот только саблей махать могу да поручения выполнять. Грамоты не хватает, умишком не вышел.
– Дурак себя дураком никогда не признает. Потому напраслину на себя не возводи, – отрезал Андрей. – Просто молод ты, опыта мало. Подожди немного, все придет, не хуже Никифора будешь.
– Ты думаешь? – Леонтий опять замолчал.
До вечера они одолели верст двадцать. Когда начало темнеть, заехали на постоялый двор: слишком ценный груз везли, чтобы им рисковать. Купцы для охраны значительно меньших по стоимости товаров нанимали несколько человек охраны или заводили свою. А их двое всего – пусть и прошедших подготовку во Владычном полку.
Ночевали в одной комнате, рядом с мешком, и утром, после сытного завтрака двинулись дальше.
Едва они отъехали несколько верст, как наперерез выскочили всадники. Андрей их сперва за боярина со свитой принял.
Однако всадники окружили сани. Все были при саблях, одеты добротно – тулупы овчинные, шапки заячьи, сапоги справные.
– Ага, попался, купчина московский!
– Да я и не купец вовсе, и не московит.
– Так с Москвы едешь!
– Бегу из проклятой.
Один верховой нагнулся над санями:
– Пустые сани-то, нет товара. Не врет!
– Нет товара – деньги есть.
До Андрея наконец дошло – разбойники. Только какие-то непохожие.
Вмешался Леонтий:
– Вы не из ватажки ли Кудеяровой?
– А хоть бы и так!
Леонтий из-за пазухи какую-то тряпицу достал, поднял ее в руке.
– Прощеньица просим!
Всадники сорвались с места и за несколько минут скрылись.
– Леонтий, что ты им показал?
– Никифор мне на прощание тряпицу с меткой дал, вроде пайцзы татарской, что в Орде была. Сказал, если его люди по ошибке остановят, показать.
– Ловко придумал Никифор. Неуж люди его? От Одоевских лесов далеко, верст сто будет.
– Он дозоры далеко высылает, сам хвастался. Разведают все, а при случае и пограбят.
– А мне что про тряпицу не сказал?
– Забыл уже, случая не было.
Дальше они ехали спокойно. До вечера – без остановок, поскольку зимний день короткий, а с темнотой свернули на постоялый двор. И лошадь поест и отдохнет, да и сами тоже. За четыре дня около ста верст прошли, как не более. Успокоились – Москва далеко позади осталась.
На ночевку остановились под Ржевом. Постоялый двор был на перекрестке дорог, большой – изба в два этажа, двор огромный, огороженный, конюшня десятка на три лошадей. С размахом хозяин строил, место бойкое.
Леонтий распряг лошадь, а сами во дворе остались. Прислуга корм лошадям задала, водички теплой ведро принесли.
Андрей мешок в комнату занес, дверь на ключ запер и в трапезную спустился. Только они за стол сели да заказ сделали, как во дворе раздался стук множества копыт и на постоялый двор ввалились опричники. Они скинули тулупы и остались в черных подрясниках. На груди кресты висят. Тьфу ты, прости господи! На поясах Андрей заметил висящие сабли. Лица опричников были красные от мороза, глаза наглые.
– Эй, хозяин, пива самого лучшего, и поесть.
Всего-то и было их пятеро, а шуму наделали!
Кромешники заняли стол в углу, ели-пили. А когда насытились, потребовали перевару.
Андрей и Леонтий поели и направились к лестнице, ведущей на второй этаж, когда один из опричников, сидевший на лавке с краю, подставил ногу. Леонтий споткнулся, но не упал. Кромешники заржали разом, что твои кони. Леонтий сжал кулаки, но Андрей дернул его за рукав:
– Остынь, спать идем.
Они прошли в свою комнату и улеглись спать, не раздеваясь, только сапоги скинули. А с первого этажа, из трапезной, уже горланили песни.
– Вот ведь не повезло, выспаться не дадут, – подосадовал Леонтий.
– Да уж!
Все-таки они уснули: устали от долгой дороги, в тепле сомлели. А проснулись от шума. Внизу, в трапезной, явно была драка – оттуда доносились крики и звуки ударов. Потом раздался вскрик, и все стихло.
– Тьфу на вас, угомонились, – проворчал Андрей.
Но это было только начало. Изрядно выпив и не встречая сопротивления, кромешники стали крушить внизу мебель, потом перешли на кухню. Грохот от переворачиваемых котлов и бьющихся горшков был способен разбудить мертвого.
Затем опричники поднялись на второй этаж. Удар, треск – у кого-то выбили дверь, и сразу – крики.
– Не успокоятся никак. Леонтий, обувайся. Да оружие готовь, добром это не кончится.
– У меня нож только, топор в санях остался.
Андрей выложил на стол оба пистолета, подсыпал на полку свежего пороха. Зима, порох под одеждой и отсыреть мог.
