— Будут, Денис Самойлович, я уже дал задание.
— Свяжись со «сто седьмым», пусть меняет курс на Воркуту. Я буду через час.
В ванную заглянула жена.
— Кто звонил? Что-то случилось?
Зернов сунул ей телефон.
— Не волнуйся, обычная деловая суета.
Он принялся снова намыливать щеку.
Борт самолёта «Ил-96»
28 мая, 9 часов 40 минут
Почти весь грузовой отсек самолёта занимала сложная конструкция ионосферного излучателя, увенчанного решётками антенн, который специалисты называли «кнутом», однако сразу за кабиной пилотов нашлось место и для пассажирской кабины с десятком кресел, оборудованной шумопоглощающими панелями, в которой и расположились члены группы.
Пока загружались и взлетали, особых разговоров не вели, но после того как самолёт набрал высоту и повернул на север, Афанасий решил выяснить, с кем ему придётся работать.
Старлей Игорь Ривкин, главный спец по «Коршуну», оканчивал Московский физтех. Худенький, стеснительный, пугающийся разговоров о женщинах, он женат не был и в компании предпочитал молчать или вообще занимался ноутбуком. Альбинос по генам, он красил волосы в рыжий цвет, но матово-белое лицо и пушистые белые ресницы «коррекции» не поддавались, и старлей считал себя если не уродом, то уж точно не красавцем. В отличие от второго оператора — Шалвы Ширяева, жгучего брюнета с красивым разрезом губ и выдающимся подбородком. Шалва наполовину был грузином, и горячая южная кровь отражалась на всём его облике и на манере поведения: капитан любил поговорить о женщинах, а также на темы, не относящиеся к делу, и был женат уже третий раз.
Сержант Пётр Бугаев мог бы по габаритам и массивности посоревноваться с замом командующего Черняком. Говорил он мало, зато был внимательным слушателем. В группе он олицетворял собой «боевое охранение» и хозяйственное обеспечение одновременно.
Олега и Дохлого представлять Афанасию не было нужды. С одним он учился в школе десять лет, с другим прослужил в подразделении антитеррора три года и знал его как облупленного.
— Давайте договоримся, — сказал Афанасий после беседы с каждым из подчинённых. — Бывают ситуации, когда задержка в полсекунды решает, будешь ты жить или нет. Поэтому привыкайте к краткости докладов и отзываться на клички. Майор, тебя ведь в школе прозвали Умнюсеньким, в принципе кличка годится, но я бы её укоротил.
— Меня дразнили так до четвёртого класса, — ухмыльнулся Олег; игра «в солдатики» ему нравилась всё больше. — Можете называть меня просто Ум.
Афанасий усмехнулся.
— Скромненько и со вкусом. Хорошо, пусть будет Ум. Старлей, тебя в детстве как дразнили?
Ривкин покраснел.
— Уксус.
— Почему Уксус? — удивился Афанасий.
— Случай был… я уксус на спор выпил.
— И что, проспорил?
— Нет… выиграл… хотя чуть не помер. Вот и прозвали.
— Силён мужик, — хохотнул Шалва Ширяев. — Вина выпить могу ведро, а насчёт уксуса — слаб.
— А тебя как звали?
— Шило.
Теперь рассмеялись все, в том числе сам капитан.
— От меня никому покоя не было. До шестого класса я рос слабым и хилым, потом начал заниматься в астрономическом кружке и замучил учителей вопросами. Зато я знаю, что не Солнце вращается вокруг Земли, а Земля вращается вокруг Солнца.
Смех вспыхнул с новой силой.
— Ну, а ты, сержант? — спросил Афанасий. — Не дразнили в школе?
— Не, боялись, — повёл крутыми плечами Петя Бугаев. — Потом, в армии прозвали Дробилом. Я на спор лбом кирпичи разбивал.
— Голову побёрег бы, — укоризненно хмыкнул Олег.
— Она у меня крепкая, — простодушно сказал Петя.
— Потому что там кость одна, — подавился смехом Ширяев.
Сержант не обиделся, похоже, он не умел ни на кого обижаться.
— Моя кость дороже слоновой, — ухмыльнулся он.
— Всё, договорились, — подвёл итог короткого совещания Афанасий. — Капитан Ширяев, ты будешь Шилом, раз уж так вышло.
— Не возражаю.
— Лейтенант Ривкин — Уксус.
— Слушаюсь.
— Сержант Бугаев — Дробило.
— Есть.
— Остальных мы уже назвали: майор Щедрин — Ум, сержант Марин — Дохлый. А теперь отдыхаем.
— Нам некогда отдыхать, — посерьёзнел Ширяев. — Надо привести «Коршун» в рабочее состояние. Сейчас он практически законсервирован.
— Работайте.
Группа разделилась: операторы переоделись вместе со всеми в рабочие комбинезоны и занялись генератором.
Дохлый присоединился к ним, задавая вопросы: он досконально хотел знать, что ему придётся беречь как зеницу ока.
Осмотрел «Коршун» и Афанасий, слушая пояснения лейтенанта и капитана. Он тоже должен был знать особенности конструкции генератора, его возможности и защитные системы. На его вопрос: не вредно ли излучение «Коршуна» для тех, кто его обслуживает и находится рядом, Ривкин ответил:
— Исключительно вредно! Диапазон частот, конечно, иной, чем тот, с помощью которого американцы учатся управлять людьми, но и это излучение вызывает у человека супернегативные эмоции. Но это если попасть в прямой импульс. Вектор излучения нашего «Коршуна» направлен вверх, а от боковых лепестков излучения генератор защищён фазированными решётками.
Ривкин для убедительности постукал кулаком по ребристому кожуху генератора, упиравшемуся горбом антенны в потолок отсека.
— К тому же в момент включения «Коршуна» мы задвинем между нами и отсеком гофр поглотителя, — добавил капитан Ширяев.
— А импульсы вашего «Коршуна» не повлияют на работу авионики?
— Кабина пилотов тоже защищена, — сказал Ривкин. — Установлены дублирующие системы, предусмотрена замена лётного компа.
— Наш полёт испытательный, — подошёл к беседующим Олег. — Включим машину, проверим все режимы работы и посмотрим, как излучение влияет на приборы и на нас. Это первый «Коршун», который удалось впихнуть в самолёт.
Операторы снова занялись проверкой систем генератора, включая то слева, то справа на кожухе индикаторные панели и пульты управления.
Афанасий и Олег дошли до конца отсека, остановились у двух контейнеров, закреплённых хитроумными кронштейнами к потолку хвостового отсека.
— Что это? — кивнул на них Олег.
— «Стрела-Дух», — ответил Афанасий со знанием дела. — Новенькая система. Четыре ракеты класса «воздух-воздух», выстрелил и забыл, они сами найдут цель. Радиус поражения до десяти километров. Кстати, нас снабдили и обычными ПЗРК «Верба-2».
— Я видел, как загружали какие-то ракетницы.
