Афанасий поморщился.
— Есть такой факт, наше чиновничество насмерть стоит, держась за кресла, попробуй пробейся, докажи, что ты сделал открытие, полезное для народа, вот умные и бегут из России. И почти все беглецы работают на военную промышленность Запада, я статистику изучал недавно. Если что и прогрессирует, то искусство убивать людей.
Дуня тоже опечалилась.
— По телевизору иногда показывают всякие расследования, так страшно становится. Человечество — что обезьяна в болоте с дубиной в лапах, если под дубиной понимать прогресс науки и техники, а под болотом морально-нравственную деградацию. Чем выше обезьяна поднимает дубину, тем глубже погружается в болото.
Афанасий с интересом вгляделся в мерцающие глаза девушки.
— Ты тоже рассуждаешь как матёрый философ. Проще надо к этому относиться и не бояться отстаивать свою правоту. Ударили по одной щеке? Ответь по двум!
Дуная погрозила ему пальчиком.
— Я видела твои ответы, это не метод, плохих людей мордобоем не исправишь.
— Но и терпеть их издевательства тоже не метод, на шею сядут. Сроду не любил теорию непротивления злу насилием, которую исповедовал Лев Николаевич. Эта теория едва не погубила Россию в конце двадцатого века, хорошо, люди спохватились, сопротивляться стали, не то мы с тобой разговаривали бы в другой стране. Или вообще не разговаривали бы.
— Ты пессимист. А Лев Николаевич — это Толстой?
— Он, родимый, либеральное «наше всё». Сам-то жил по иным законам. Вот родители твои молодцы, жили по справедливости и спуску негодяям не давали. Я помню, как их хоронили… — Афанасий помолчал, подумав, что зря заговорил об этом, расстроил девчонку. — Кстати, а где тот, кто их сбил?
— Посадили, — грустно ответила Дуня. — Говорят, из зоны живым не вышел.
— Значит, иногда и у нас возмездие добирается до подонков.
— Разве это важно? Папу и маму уже не вернуть.
— Это правда.
Дуня встала.
— Я молока принесу.
Афанасий взялся за пышку, но отложил, погладил себя по животу.
— На сутки наелся. С собой дашь парочку?
— Конечно, хоть все бери, — обрадовалась Дуня, — я ещё напеку.
Кто-то деликатно постучал в дверь.
Девушка вспорхнула с табурета, крикнула:
— Входите.
Дверь открылась, показался страдающий от ложного смущения Дохлый, приложил руку к груди.
— Извините, ради бога, здрасьте. Командир, выйди срочно, дело есть.
— Я сейчас, — поднялся Афанасий. — Молочка всё же выпью, холодненького.
Оба вышли на улицу.
— Что у тебя?
— К твоему деду полиция приехала.
Только теперь Афанасий заметил стоящий у дома Геннадия Терентьевича бело-синий джипчик «Нива Рено». Странно, что он не услышал, как джип подъехал.
Первая мысль была: приехал кто-нибудь из давних знакомых старика, которых у него было много…
Но я не слышал о знакомых полицейских, возразил Афанасий сам себе.
Дед попросил полицию об охране…
Он бы уже признался, да и для вызова охраны не обязательно связываться с полицией, есть частные охранные конторы.
Кто-то пожаловался на старика…
Но он ни с кем никогда не ссорился, соблюдая заветы добрососедства и мира.
Может, кто-то прослышал про последнее его изобретение?
— Номера чьи?
— Джипчик захудалый, как видишь, а номера костромские.
Сердце сжала лапа тревоги.
— Пошли. — Афанасий обернулся к выскочившей на крыльцо Дуне. — Я вернусь через пять минут, поговорю только.
Девушка кивнула, потом посмотрела на «Ниву», и глаза её стали тревожными.
— Буду ждать.
У джипа прохлаждались два рослых полицейских сержанта, один узколицый, морщинистый, несмотря на явную молодость, второй раздобрел явно не на казённых харчах, у него было лоснящееся круглое лицо и мощный живот. Оба уставились на майора и его спутника, пересекавших улицу и по-хозяйски подошедших к калитке.
— Эй, граждане, вы куда?
— Домой, — простецки ответил Афанасий. — А вы кто и откуда будете?
Полицейские обменялись взглядами. Узколицый взялся за приклад пистолета-пулемёта «Вал», висевшего у него через плечо на ремне.
— Тыловое обеспечение.
— Не знал, что мы живём за линией фронта. — Афанасий покосился на эмблему внутренних войск на предплечье пузана. — А с виду вы обыкновенные мусора внутренней службы. Сеня, поговори с братишками.
— Парни, давайте мирно побалакаем, — осклабился Дохлый, превращаясь в сельского раздолбая. — Погода хорошая, я вам песню спою.
Не слушая начавшуюся за спиной перебранку, Афанасий быстро преодолел дорожку до крыльца, заглянул в дом, никого не нашёл и выскочил во двор.
Геннадий Терентьевич был здесь, прижатый к стене сарая дюжим полицейским с шевронами лейтенанта, а напротив стоял капитан-замухрышка, напоминавший по виду небритого кролика. У него и глаза были кроличьи, красноватые, с поволокой.
Увидев внука, старик встрепенулся.
— Афоньша, тут видишь какая закавыка…
— Вижу, — процедил сквозь зубы Афанасий, подходя и гадая, есть ли ещё кто из полицейских в сарае или нет. — Отпусти его!
— Э, позвольте! — ожил «кролик». — Вы кто, собственно?
— Его внук. Отпусти, я сказал! — Глаза Афанасия стали бешеными.
Лейтенант подумал, отодвинулся от Геннадия Терентьевича. Старик поправил фартук, рысцой подбежал к Афанасию.
— Ни слова не говоря — сразу за петельки! Во власть, туды её в качель!
— В чём дело? — отрывисто обратился Афанасий к капитану, боковым зрением фиксируя действия лейтенанта. — Вы что себе позволяете?
— Нам предписано… — начал капитан, находясь в некотором замешательстве.
— Что?
— Доставить подследственного в областной отдел полиции.
Афанасий присвистнул.
— Подследственного? Это когда он успел стать подследственным? А постановление прокурора о задержании у вас имеется? А ему объяснили, в чём его обвиняют? Повестку приносили — явиться в следственный комитет или куда там ещё? Что ему инкриминируется?
— Задача поставлена — мы выполняем, — скучным голосом сказал глыбистый лейтенант; судя по кулакам, он мог работать вместо отбойного молотка.
— Вот когда будут соблюдены все формальности, все законные процедуры, тогда и поговорим. А пока прошу удалиться. Мне тоже поставлена задача — доставить его командованию.
