— Олег сказал — это ПНД третьего класса.
Никто Дохлому не ответил, и он продолжил:
— А в Китае был только второй.
Пилоты снова промолчали, Афанасий тоже.
— Ну ничего, отольются кошке мышкины слёзы! — пригрозил Дохлый неизвестно кому.
Самолёт пошёл вокруг туманной опухоли, высота которой над облаками достигала уже двух километров.
Дохлый понаблюдал за ней, переминаясь с ноги на ногу, потом ему стало неинтересно, и он исчез.
Афанасию и самому скоро наскучило кружение, — левое крыло вниз, правое вверх, — бликующее море облаков, туманный купол, вообще вся операция, и он вернулся в пассажирскую кабину.
Там шёл яростный спор.
— Я за Россию пасть порву! — кипятился Дохлый, размахивая руками. — Не за президента или премьера, не за чиновничью рать — за русский народ! Ясно тебе?
— Да я пошутил, — примиряюще сказал капитан Ширяев, — не лезь в бутылку.
— Слова выбирай, а то я не посмотрю, что ты капитан.
— Ладно, ладно, успокойся.
Увидев Афанасия, спорщики умолкли. Дохлый сел, нахохлился, не обращая внимания на взгляды соседа — Бугаева, закрыл глаза.
Афанасий дотронулся до плеча Олега, мотнул головой на снайпера, задавая молчаливый вопрос.
— Ширяев брякнул, что в Иностранном легионе он получал бы в десять раз больше, чем в России, — тихо проговорил Олег, — вот Сеня и завёлся.
Афанасий с интересом посмотрел на бойца группы антитеррора, которого он уговорил служить вместе с ним, и подумал, что в его лице приобрёл не только друга, но и соратника.
Зашёл в пилотскую кабину.
— Сколько времени мы можем кружить?
— Часа четыре с хвостиком, — ответил Костя. — Потом придётся заправляться.
— Следите за обстановкой. Это не Китай, но кто знает, какую форму примет неожиданность.
Сел на место, понаблюдал за экраном видеосистемы, на который сводились линии передачи данных с внешних телекамер, ничего не увидел, кроме белёсых туманных струй и синего неба, расслабился… и уснул, как в воду нырнул.
Проснулся сам, от неясного предчувствия беды. Мгновенно привёл нервную систему в боевой режим, напрягся, прислушиваясь к ровному гулу-шелесту двигателей «Ила», не открывая глаз, но услышал только будничные голоса подчинённых: Ривкин разговаривал с Ширяевым, Марин с Бугаевым, посмотрел на часы. Как оказалось, проспал он аж два часа, не получая никаких раздражителей. Самолёт продолжал наматывать круг за кругом, никаких других летательных аппаратов в пределах визуальной и радарной видимости не наблюдалось. Однако интуиция не включается бесцельно, а раз она сработала, что-то пошло не так. Что?
— Как процесс?
— Нормально, — пробормотал Олег, не поворачивая головы; его пальцы бегали по клавиатуре ноута, как пальцы пианиста, играющего фугу. — Ундуляция на грани расползания, мы организовали пробой облачного электричества в ионосферу, такая молния в небо шарахнула!
Афанасий пожалел, что пропустил зрелище.
— Что теперь?
— Ещё часок покрутимся и домой, процесс пойдёт сам собой, через двенадцать часов дождь прекратится. Мы перекрыли холодным арктическим струям кислород, ПНД перестанет собирать воду.
Афанасий перебрался в кабину лётчиков, которым нельзя было ни отвлекаться, ни тем более спать, несмотря на великолепное компьютерное оснащение «Ила». Холодный шлем остудил кожу на голове. Послышались знакомые писки, звоночки, скрипы, шелест — фон связи с наземными службами и спутниками.
— Центр, я «сто седьмой», мы заканчиваем.
— Отлично, «сто седьмой», — отозвался дежурный оператор. — Заправка планируется в Благовещенске.
— Знакомые места. Новостей для нас нет?
— Минуту…
Шорохи, писки, обрывки тихой музыки…
— «Сто седьмой», по сети радиоэлектронной разведки прошло сообщение об активизации средств наблюдения за космодромом Восточный.
— Ну, это, по-моему, нормально, америкосы любуются своим пузырём.
— Нет, здесь другое, они сосредоточены на определении ваших координат. И ещё: «Х-37» опустился на более низкую орбиту, километров на четыреста ниже, и пройдёт над вами чуть раньше. Будьте внимательны.
Интуиция «сделала стойку».
— Костя, мы можем посмотреть вверх?
— Не понял, Афанасий Георгиевич?
— Наши локаторы на каком расстоянии видят цель?
— Километров на сто.
— Надо бы задрать нос и посмотреть, не летит ли кто над нами. Впрочем, отставить, «тридцать седьмого» мы всё равно не увидим.
— В каком смысле?
— В прямом. Он будет сейчас пролетать над ундуляцией, а перед этим снизился на четыреста километров. Спрашивается, зачем?
— Вы думаете…
— Я предполагаю.
— Даже если мы его увидим, сбить не сможем, наша «стрела» хороша на низких высотах, километров до двадцати максимум.
— Центр, я «сто седьмой», где в настоящий момент «Х-37»?
— Почти точно над вами, — ответил центр спустя несколько секунд.
Афанасий прислушался к своим ощущениям.
Повеяло холодным ветром, словно система кондиционирования кабины заработала сильней.
Картина перед глазами начала расплываться, будто они заполнились слезами.
Стало трудно дышать. К горлу подступила тошнота. Закружилась голова.
— Египетский фараон! — изумлённо охнул Витюша.
Костя потёр глаза, мотнул головой, пытаясь избавиться от наваждения, руки его задрожали.
— Командир…
— Чую! — бросил Афанасий, борясь с головокружением. — Держитесь.
Глянув на полосы металлической сетки, прикреплённые к стенкам кабины, — доработчики попытались усилить и защиту лётчиков, — он выбрался в пассажирский отсек.
Головокружение пошло на убыль, тошнота отступила, хотя глаза вернули способность видеть не сразу. По взглядам членов группы Афанасия понял, что они тоже испытывают неприятные ощущения, хотя и не столь сильно, как пилоты.
— Кто там… балуется, командир? — спросил Дохлый, морщась.
— «Х-37».
— Сволочь! Мы не можем его сбить? Или хотя бы отпугнуть?
— Рогатку не взяли. — Афанасий вернулся к лётчикам.
Те с трудом управляли самолётом, и лица у обоих были белые, слепые, готовые погаснуть.
— Командир, мы на пределе, — слабым голосом проговорил Костя.
— Маневр вниз с уходом в противоположную сторону от вектора движения «тридцать седьмого»!
— Это куда?
