— Я слышал, Жураховский фамилия? С него и начнём. Но скорее всего, ни с кем мне не придётся объясняться. Вам это невыгодно в первую очередь.
— С чего вы решили?
— Ваша цель — работы моего деда, Геннадия Терентьевича Пахомова, не так ли? И вы, не найдя их у него дома, решили добыть козыри, чтобы я их вам передал. В связи с чем у меня к вам несколько вопросов.
— Не понимаю, о чём вы…
— В связи с чем у меня к вам несколько вопросов, — повторил Афанасий терпеливо. — Первый: откуда вам стало известно о работах деда?
Резникович потемнел.
— Вы пришли один, нагло решив, что вправе задавать мне вопросы? Да мне стоит шевельнуть пальцем…
— Так шевельните, — кивнул Афанасий благожелательно, уселся за стол, — интересно будет посмотреть, что из этого выйдет.
Резникович набрал в грудь воздуха, повысил голос:
— Розанов, зайди!
В коридоре за дверью родился слабый шум, стих. Дверь открылась, в кабинет заглянул Дохлый.
— Командир?
— Ждите, — сказал Афанасий ровным голосом.
Дверь закрылась.
По лицу Резниковича пробежала судорога, но сдерживать себя он умел. Рука потянулась к телефону.
— Это… назаконное… вторжение…
— Не стоит никому звонить, — посоветовал Афанасий, глядя на начальника внутренней службы безопасности снизу вверх. — Только усугубите своё положение. Повторить вопрос?
— Я буду говорить только в присутствии адвокатов! Вы меня задерживаете?
— Пока нет.
— В таком случае прошу…
Афанасий сделал гибкое сложное движение, переместился за стол полковника, завернул ему руку за спину, согнул вдвое, уткнув лицом в стол.
— Вы, наверно, не поняли, что происходит. Я имею право не доставлять вас в контору живым. Существует такая формула: при попытке к бегству и всё такое прочее. Но если вы обещаете отвечать на вопросы и не мешать следствию, мы договоримся.
— Я н-ни… чего… н-не зн… — просипел Резникович.
— Повторить вопрос?
— Обеща…
— Вот и славно.
Афанасий отпустил шею и руку хозяина кабинета, и тот без сил рухнул в своё роскошное кожаное кресло, багровый от прилившей к голове крови.
— Первый вопрос…
— Это не моя инициатива. — Резникович дрожащей рукой налил себе в чашку воды из графина. — Генерала Мережковского.
— Кто такой генерал Мережковский?
— Начальник УВД Хабаровска. Мы с ним…
— Вместе крышевали игорный бизнес, нам это известно. Он-то как узнал об изобретателе, живущем у чёрта на куличках, в городке, который не на каждой карте сыщешь?
— Я не знаю… он позвонил… я пообещал…
— Ладно, с ним мы ещё разберёмся. Откуда вы — лично — узнали обо мне? О том, что я внук Пахомова, что имею интерес к Судиславлю?
Резникович бледно улыбнулся.
— Мне сказали, что при встрече с капитаном Зюзиным вы показали другое удостоверение.
Афанасий чертыхнулся про себя, сообразив, что задаёт лишние вопросы и теряет лицо.
— Работа такая, разные ситуации — разные документы. Кстати, насчёт капитана: он ваш особист? Или просто командир ОМОНа?
— Зачем он вам? — не понял Резникович.
— Судя по вашей реакции, именно вы его и посылали. Передайте ему, что за ним должок: его команда устроила погром в доме деда, в моём доме, и я ему этого никогда не прощу! При личной встрече выбью зубы!
— Сами передавайте, — начал приходить в себя Резникович. Он был не робкого десятка и всё ещё надеялся изменить ситуацию в свою пользу. — Вас найдут… и пригласят…
— Так я и не прячусь, — пожал плечами Афанасий. — Пригласят — расскажу всё, что знаю, о твоей службе. Но заруби на носу, крыса хабаровская, если это произойдёт, я тебя и в аду найду! А теперь прикажи своим людям освободить девчонку. Пусть её приведут сюда.
— Она… по пути в Москву.
— Она в вашем изоляторе во дворе. Командуй. И не рискуй играть в ковбоя, потеряешь здоровье.
Резникович пожевал губами, но подчинился.
— Попов, приведи девчонку… ту, из Судиславля.
Афанасий демонстративно поправил усик рации.
— Кот, возьми под контроль двор управления.
— Понял, командир, — ответил капитан.
Губы Резниковича дрогнули, но вставить реплику он не решился, вдруг проникаясь уважением к сотрудникам могущественной «конторы».
Дуню привели через несколько минут, когда Афанасий уже начал осознавать зыбкость своей позиции. Резникович вполне мог вызвать ОМОН охраны МВД, и тогда пришлось бы в условиях тотального превосходства местных защитных порядков искать пути отступления, но он струсил, озадаченный осведомлённостью гостя о деятельности хабаровских «крышевателей», и лишь это соображение останавливало его.
По-видимому, в камере было холодно, судя по бледному лицу девушки, её посиневшим губам и россыпи мурашек по предплечьям, к которым она прижимала ладони. На ней и в самом деле был только лёгкий ситцевый сарафанчик в горошек, полицейские не догадались бросить ей хоть какую-нибудь рогожку.
У Афанасия сжалось сердце. Он ясно и чётко понял, что любит Дуню-Одуванчика безумно!
Встал.
Глаза девушки стали огромными, губы едва слышно выдохнули:
— Афоня?
Потом она бросилась к нему как птица, прижалась всем телом, сотрясаясь скорее от холода, чем от рыданий, слёз в её глазах не было, и Афанасий, обняв девушку, тоже замер на мгновение, провёл рукой по её волосам.
— Всё в порядке, я пришёл. Ты как?
— Хорошо… замёрзла…
— Никто не приставал? — Афанасий бросил тёмный взгляд на Резниковича, который тут же поспешил стереть с губ гаденькую ухмылочку.
— Никто… там темно… я уж думала…
Полковник глянул на щуплого конвоира, приведшего узницу.
— Свободен.
Полицейский — у него были шальные глаза — вышел.
— Пошли домой. — Афанасий развернул девушку к двери, позвал: — Дохлый.
Появился сержант.
— Отведи её к джипу.
Дуня оглянулась на пороге.
— А ты?
— Я приду через минуту.
Дверь закрылась.
— Обзавидоваться можно, — сказал Резникович с непонятной интонацией; он уже полностью пришёл в себя. — Повезло вам, полковник! Хотя думаю, вы недолго будете носить погоны полковника.
Афанасий стремительно метнулся к столу, наклонился, так что хозяин кабинета отшатнулся в испуге, и сказал негромко, железным голосом, чеканя слова:
