Но все это не имело значения. Там между заборами – типа проулка, спуск к пруду. Я – в него и через забор. Камеры засек, прикрылся, спрыгнул на лужайку, к дому. А возле центрального входа вся гвардия стоит во главе с начальством. Всего четыре рыла. Шеф им задачу ставит: собрался наутро куда-то ехать далеко, объяснял, что надо взять и все в таком духе. Момент отличный. Упускать глупо. Выхожу к ним. У этих балбесов хлебальники и отвисли. Особенно у шефа. Ну а пока не закрыли, я их и обработал.
– В жестком режиме? – спросил Соболь.
– В среднем. У одного ребро хрустнуло – завалился на бок, другому челюсть свернул, третьему правое колено вывернул. Или левое, сейчас не помню. А шеф метнулся ко входу, да промахнулся от испуга. Не заметил, что створки двери наполовину открыты. Двинулся по направлению, вот и въехал со всего лета в эту дверь. Упал, заскулил. Я ему морду немного отрихтовал, в натуре лучше стала, и сказал: это тебе за Веру. И если, гнида, хотя бы посмотришь в ее сторону, – убью. Ну и посоветовал компенсацию ей выплатить – годовой оклад с премиальными. Обещал заплатить. И заплатил, но об этом я узнал уже через год. Вот так вот на практике подтвердился третий закон Ньютона.
Опарин сказал:
– Молодец, Боря. Но так можно и под суд загреметь.
– А без суда – прямо в тыл игиловцев. И кто его знает, где хуже.
– Однозначно – тыл, – проговорил Соболь, – следствие что? Тьфу, – он сплюнул, – ерунда, я дважды был под следствием, еще до того, как Боря в группу пришел. И оба раза по статье «Превышение полномочий». Один раз за то, что придурка, открывшего огонь из охотничьего ружья по прохожим, подправил, второй… но тот за дело, ладно, – видно, что вспоминать второй случай Соболю не хотелось, – на следствии главное что? Включить дурака и ничего не подписывать. Считаете, что виноват, доказывайте, а я не дурак, себе яму копать. Промурыжили, отвалили. А вот от боевиков, что массовые казни без суда и следствия на видеокамеры устраивают, просто так не свалишь. И они ничего доказывать не будут.
Опарин согласился:
– Да, вы правы. А теперь отдохнем?
Они успели только присесть. Хотелось курить, но это на выходе строго запрещено, да и сдали они все сигареты с зажигалками вместе с документами советнику.
По переговорным устройствам прошла команда на построение.
Боевые группы продолжили путь к первому промежуточному рубежу, на который благополучно вышли в 2.32 среды 22 марта.
Жилин взглянул на связиста, который разместился рядом:
– Вася! А ну-ка соедини меня с командиром отряда.
– Минуту.
Сержант развернул спутниковую станцию, набрал номер, передал трубку майору:
– Северцов на связи.
– Командир? Жилин.
– Это я уже понял, что у тебя?
– Группы на первом промежуточном рубеже.
– Отлично, быстро дошли.
– По графику.
– Замаскируйтесь и ждите.
– Принял, ждать!
Вернув трубку связисту, Жилин передал по цепи команду начальства. До налета авиации – чуть меньше полутора часов. Но эти полтора часа грозят перейти в вечность. Ничего нет хуже – ждать, когда внутри все кипит, когда ты готов к броску, к бою, но пока еще не время. И все же хоть и медленно, но стрелки часов отсчитывали секунду за секундой, минуту за минутой.
В 3.40 спутниковая станция группы сработала сигналом вызова.
Жилин, забрав у связиста трубку, ответил:
– На связи!
– Это Северцов, двойка «Су-24» пошла к вам!
– Принял! Это хорошая новость.
– Ты там людей укрой, риск поражения минимален, экипаж сбросит корректируемые бомбы, но мало ли что.
– Здесь особо укрыться негде, если только прижаться к холму, но перемещение может быть замечено с хребта.
– Теперь не надо никаких движений, оставаться на месте! Все, следующий сеанс связи со второго промежуточного рубежа либо по необходимости, если застрянете в проходе или в долине, не дойдя до рубежа.
– Нигде не застрянем, если авиация сработает как надо, к тому же у нас есть «Нона».
– Ты что, на самоходке совершил марш?
– Очень смешно. Я имею в виду подошедшую САО.
– До связи!
– До связи!
Жилин кивнул Сторскому:
– А теперь обеспечь-ка связь с командиром расчета «Ноны»!
– Набираю!
И тут же:
– Лейтенант Маеди.
– Лейтенант? Это майор.
– Да, господин майор.
– Ты готов к работе?
– Так точно. Отстреляемся дымовыми зарядами, проведем перезарядку на осколочно-фугасные мины.
– Сколько на это потребуется времени?
– Минут пять.
– Годится. Значит, ты по плану начинаешь работу в четыре двадцать?
– Так точно. Десять минут обстрел. Еще пять минут на перезарядку орудия, когда рота пойдет в наступление, буду готов работать по вашим целям.
– Замечательно. На том и договоримся.
– Как там у вас, господин майор?
– У нас? У нас все хорошо.
– Удачи вам.
– Спасибо, ты не подведи, если что.
– Не подведу.
– До связи, Али!
По окончании переговоров в небе послышался приближающийся гул реактивных двигателей фронтовых бомбардировщиков. В ночи их не было видно, но, судя по звуку, шли они на небольшой высоте, километра четыре-пять.
Далее на позициях боевиков начался кошмар. Первые четыре бомбы легли на вершину хребта. Над ним поднялись столбы огня и дыма, вздрогнула земля, покатились вниз камни, в том числе и с Черного холма.
Небольшая пауза, и еще четыре разрыва, но уже глухих. Бомбы взорвались за перевалом. И только из прохода вырвалось облако пыли и гари.
Заместитель командира группы проговорил:
– И никакой дымовой завесы не надо.
– Дым снесет быстро, Толя, – сказал Жилин, – наверху ветер метров пять в секунду, а то и больше, если здесь около четырех.
– Если быть точным, то внизу сейчас северный ветер пять метров в секунду. Оттого и облако дыма вышло из прохода.
– Значит, на вершине еще сильней.
– Но там вряд ли кто из наблюдателей остался. Слушай, а «Су-24» не уходят.
В небе вновь стал слышен перебивающий гул двигателей.
– Не все бомбы сбросили, что ли? – спросил Туренко.
– Этот вопрос переадресуй пилотам. Откуда мне знать, сколько подарков они навесили на подвески.
За хребтом прогремело еще четыре взрыва. Но уже менее мощные. Видимо, использовались бомбы весом в двести пятьдесят килограммов, тогда как первые восемь были полутонные.
