Не просто красивый, а еще и милый – угостил меня обедом.
Сочувствовал мне, когда я рыдала, как сумасшедшая.
Плюс он еще банкир-инвестор. Он много работает, чтобы… сохранить деньги состоятельных людей. Ну, или еще что-нибудь.
И он сделал так, что я не плакала, а смеялась после разговора с Энди.
И я буду с ним. Все лето. Всю…
– Вот и хорошо, – говорит Люк. – Мне не хочется, чтобы ты ошибалась в оценке моего характера, когда судила по одежде.
– Не думаю, – говорю я, опуская взгляд на вырез его рубашки, откуда многообещающе торчит пучок темных волос, – что я ошибаюсь.
– Вот и хорошо, – повторяет Люк. – Надеюсь, тебе понравится в Мираке.
«Уверена, мне там понравится, – думаю я про себя и впервые не произношу свои мысли вслух, – если там будешь ты, Люк».
– Спасибо, – говорю я и гадаю, поцелует ли он меня теперь.
И в этот момент мы слышим, как подъезжает машина, и Люк говорит:
– Отлично, вот и наша машина, – и отпускает мои руки.
На стоянку въезжает канареечно-желтый «мерседес» с откидным верхом. За рулем сидит блондинка с медовым оттенком волос.
– Извини, я опоздала, chéri! – кричит она с французским акцентом.
И еще до того, как он успевает подбежать к ней и поцеловать, я понимаю, кто это такая. Его девушка.
Не только женщины стремились выставить напоказ свои фигуры в начале 1800-х годов. Именно в это время появились «денди», последователи идола моды – Джорджа Брюммеля «Красавчика». Этот джентльмен утверждал, что брюки должны обтягивать ноги плотно, как вторая кожа, и не мог примириться ни с единой морщинкой на жилетке. Воротничок у денди был такой высокий, что он не мог повернуть голову.
Истории не известно, сколько джентльменов встретили свою смерть под колесами карет, которых не заметили, переходя дорогу.
История моды. Дипломная работа Элизабет Николс
12
Сплетни – опиум для угнетенных.
Эрика Джонг (р. 1942), американский педагог и писатель
Само собой, у него есть девушка. Он слишком хорош – если оставить в стороне историю с сокрытием своей личности, – чтобы быть одиноким.
Жаль, но она хороша. У нее роскошные длинные волосы, узкие загорелые плечи, длинные, покрытые ровным загаром ноги. На ней простая черная блуза, длинная крестьянская юбка, на вид очень дорогая, на ногах сандалии со стразами. Одета она совершенно по-летнему.
Впрочем мой радар моды может опять дать сбой, потому что Доминик Дезотель – а именно так ее зовут, – как и Энди, иностранка. Она канадка. Французская канадка. И работает в той же инвестиционной компании в Хьюстоне, что и Люк.
И они встречаются уже полгода.
По крайней мере, это мне удалось выяснить из осторожных расспросов с заднего сиденья «мерседеса». Правда, вскоре я замолкаю.
Трудно сосредоточиться на сборе информации, когда мимо нас проносятся такие дивные пейзажи. Солнце давно зашло, но теперь вышла луна, и я могу разглядеть огромные вековые дубы вдоль дороги. Ветви деревьев нависают над нами, как шатер. Мы петляем по извилистой дороге в две полосы, что вьется вдоль широкой бурлящей реки. Из того, что видно, трудно сказать, где именно мы находимся.
Или даже когда. Судя по тому, что нет ни телефонных, ни фонарных столбов, мы можем оказаться в любом веке, не только в двадцать первом. Мы даже проехали мимо старинной мельницы с огромными ветряными крыльями, соломенной крышей и красивым палисадником рядом.
Окно мельницы светится явно электрическим светом, так что мы точно не в 1800-х. Зато в окно мне видна семья, ужинающая за большим столом.
На мельнице!
Я даже забыла, что расстроена из-за своего бывшего парня, погрязшего в проблемах с азартными играми. Вокруг такая красотища!
Потом мы выскакиваем из-под деревьев, и перед нами вырастают холмы, на которых высятся замки. Люк поясняет, что эта часть Франции (которая называется Дордонь, в честь реки) знаменита своими замками – их здесь не меньше тысячи – и пещерами, на стенах которых имеются рисунки, датируемые 15 000 годом до н. э.
Доминик добавляет, что Перигор, та часть Дордони, в которой мы находимся, также известна своими черными трюфелями и фуа-гра. Я ее почти не слушаю. Трудно не засмотреться на высокие укрепленные стены – Люк говорит, что они принадлежат древнему средневековому городку Сарлат, мы сможем поехать туда за покупками, если захотим.
Покупки! Вряд ли у них там есть магазин ретро. Но, может, хотя бы эконом-класс… Господи, вы даже представить не можете, какие находки могут поджидать там человека вроде меня. «Живанши», «Диор», «Шанель»… как знать?
Потом мы сворачиваем с дороги на узкий проселок – едва-едва проехать машине, – круто взбирающийся наверх.
Ветки хлещут по бортам машины и даже задевают меня, пока я не пересаживаюсь в середку.
Доминик замечает мои перемещения и говорит:
– Надо отправить кого-нибудь обрезать эти ветки, Жан-Люк, до того как приедет твоя мама. Ты же знаешь, какая она.
– Знаю, знаю, – говорит Люк и, повернувшись ко мне, спрашивает:
– Ты там в порядке?
– Да, вполне, – отвечаю я, хватаясь за спинки передних сидений. Меня изрядно мотает. Дорога явно требует ремонта.
И вот когда мне уже кажется, что содрогающаяся машина больше не выдержит, когда я начинаю гадать, доедем ли мы все же до вершины холма или ветки раньше снесут нам головы, – мы вырываемся из-под завесы последних деревьев на широкое травянистое плато, под которым простирается долина. Яркие фонари освещают подъездную дорожку, ведущую – если мои глаза не обманывают меня – к тому самому дому, в котором жил мистер Дарси в экранизации книги «Гордость и предубеждение».
Только этот дом больше. И выглядит элегантнее. У него больше пристроек.
И в нем есть электричество: окна, которых здесь, кажется, сотни, ярко сверкают на фоне темно-синего неба. От подъездной дорожки начинается широкая лужайка, обсаженная старыми дубами, на ней – огромный открытый бассейн, подсвеченный огнями, словно сверкающий в ночи сапфир. Вокруг расставлена кованая садовая мебель.
Это самое подходящее место для свадеб! Вся эта тщательно подстриженная лужайка окружена невысокой каменной изгородью. Такое ощущение, что за ней сразу обрыв – дальше видны только верхушки деревьев, залитые лунным светом, вдалеке другой такой же холм, увенчанный шато – близнецом-братом нашего и так же сияющим сотнями огней.
Просто дух захватывает. В прямом смысле. Я замечаю, что перестала дышать, увидав все это.
Люк въезжает на подъездную дорожку и глушит мотор. Теперь слышен только стрекот сверчков.
