С пылающими щеками я спешу через лужайку туда, где Чаз уже обслуживает бар (длинный стол, накрытый белой скатертью). Перед ним выстроилась длинная очередь хьюстонцев, жаждущих получить коктейль.
– Наконец-то, – говорит он, не замечая ни моих пылающих щек, ни моего взвинченного состояния. – Слава богу. Начинай открывать бутылки. А где Шери?
– Я думала, она с тобой, – говорю я, беря бутылку трясущимися руками.
– Что? Она до сих пор переодевается? – Чаз качает головой. Потом замечает пред собой паренька и спрашивает:
– Что вам налить?
– «Пикник на скалах», – отвечает тот.
– Извини, – говорит Чаз, – только пиво и вино.
– Какого черта? – возмущается парень.
– Ты на винодельне, приятель, а не в баре. – Чаз меряет его взглядом.
– Ладно, – мрачно соглашается парень. – Тогда пиво.
Чаз чуть ли не швыряет бутылкой в него и снова поворачивается ко мне. Мне уже удалось снять оплетку с бутылки, но вот пробка никак не выходит. Не хочется попасть кому-нибудь в голову или облить.
И зачем я сказала миссис де Вильер, что Люк хочет стать доктором? Зачем я проболталась насчет липосакции? Почему я не могу держать рот на замке?
– Возьми салфетку, – Чаз кидает мне одну.
Я смотрю на него и не понимаю, о чем он говорит. Неужели я вдобавок ко всему еще и слюни пустила?
– Салфетка – чтобы выдернуть пробку, – нетерпеливо подсказывает Чаз.
А! Я оборачиваю бутылку салфеткой и тихонько тяну пробку. Она выходит на удивление легко, с тихим хлопком, не причинив никому увечий.
Так, отлично. Хоть что-то я могу делать хорошо.
Я погружаюсь в работу. Мы с Чазом прекрасно справляемся, пока не появляется Шери.
– Где ты была? – спрашивает ее Чаз.
Но та не обращает на него внимания. Только тут я замечаю, что глаза ее пылают. Она сверлит меня взглядом.
– Ну и когда, интересно, ты собиралась мне сообщить, что еще не получила диплом, а, Лиззи?
На момент начала Первой мировой войны женская мода претерпевала почти такие же крутые изменения, как политика. Корсеты получили отставку, линия талии опустилась, а подол доходил порой до самой щиколотки. Впервые в современной истории стало модно не иметь грудь. Плоскогрудые женщины торжествовали, в то время как их более полнокровные товарки вынуждены были утягивать все, дабы влезать в самые модные модели.
История моды. Дипломная работа Элизабет Николс
20
Если не можешь сказать ничего хорошего о ком-то, садись рядом со мной.
Алиса Рузвельт Лонгворт (1884–1980), американская писательница
Неужели он рассказал? Я доверилась ему, а он меня предал!
– Я… я собиралась сказать тебе, – говорю я Шери.
– «Кир рояль», пожалуйста, – просит дама, явно жалеющая, что надела платье с длинным рукавом в такую жару.
– Когда? – гневно вопрошает Шери.
– Понимаешь, – говорю я, наливая даме шампанское и добавляя в него ликер, – скоро. Я сама только что узнала. Откуда мне было знать, что я еще и дипломную работу должна написать?
– Если бы ты побольше уделяла внимания учебе и поменьше одежде и кое-какому англичанину…
– Это несправедливо, – говорю я, передавая даме ее «Кир рояль» и пролив всего пару капель ей на руку, – моя специализация – это одежда.
– С тобой просто невозможно, – взрывается Шери. – Как ты собираешься ехать в Нью-Йорк со мной и Чазом, если у тебя даже диплома нет?
– Я и не говорила, что собираюсь ехать в Нью-Йорк с тобой!
– Да, теперь уж точно, – заявляет Шери.
– Эй, – одергивает нас Чаз. – Остыньте-ка. У нас тут полно техасцев, жаждущих получить свой стаканчик, а вы очередь задерживаете.
Шери отстраняет меня и говорит огромных размеров даме, которую я собиралась обслужить:
– Чем могу помочь вам?
– Эй, это я тут стою, – обиженно заявляю я.
– Почему бы тебе не заняться чем-нибудь полезным, – ехидно замечает Шери, – например, пойти писать дипломную работу.
– Шери, это нечестно. Я пишу ее. Работаю над ней все…
И тут раздается крик. Кажется, он доносится со второго этажа. За криком следует: «Нет-нет-нет», – на таких высоких нотах, которые может произвести только одна особа в Мираке.
Викки Тибодо.
Крейг оборачивается и смотрит на дом. Блейн, стоящий в очереди за ним, советует:
– Не делай этого, приятель, не делай. Что бы там ни случилось, тебе лучше не знать.
Но Крейг принимает решительный вид.
– Я скоро вернусь, – говорит он и идет к дому.
– Ты еще пожалеешь, – кричит ему в спину Блейн. И, обернувшись ко мне, добавляет:
– Каждую минуту рождается придурок.
– А тебе не приходило в голову, что там случилось что-то серьезное? Какие-нибудь неприятности? – спрашивает Шери серьезно. Она не разделяет безразличия Блейна. Впрочем, мало кто обеспокоен. Большинство гостей на поляне давно привыкли к выходкам Викки и успешно делают вид, что ничего не случилось.
– С моей сестрой? – Блейн кивает. – С ней с самого рождения случилась большая неприятность. Это называется – избалованность.
Появляется запыхавшаяся Агнесс. Она подбегает ко мне и говорит:
– Мадемуазель, мадемуазель, они хотят, чтобы вы пришли. Вы должны идти.
– Кто хочет, чтобы я пришла? – удивляюсь я.
– Мадам Тибодо, – отвечает Агнесс. – И ее дочь. В дом. Они говорят, это срочно…
– Хорошо, – говорю я, откладывая в сторону салфетку. – И пойду, но… – И тут я потрясенно выдыхаю:
– Погоди-ка, Агнесс, ты говорила по-английски! Агнесс бледнеет, поняв, что ее поймали с поличным.
– Только не говорите мадемуазель Дезотель, – умоляет она.
Чаз улыбается, забавляясь ситуацией:
– Но если ты говоришь по-английски, зачем прикидывалась, что ничего не понимаешь?
Теперь Агнесс из белой становится пунцовой.
– Потому что она мне не нравится, – отвечает она, пожимая плечами. – И ее очень раздражает, что я не понимаю по-английски. А мне нравится ее злить.
Да…
– Хм, ладно, – говорю я. А Чазу и Шери добавляю: – Я скоро вернусь, ничего?
Шери плотно сжимает губы и вообще ничего не отвечает. А Чаз, проворно разливая вино по бокалам, бросает: – Иди. Агнесс поможет за тебя. Сможешь, Агнесс?
