– Ни жены, ни любовницы, ни имущества, ни любимого дела, ничего… – пробормотал он вслух. – Дожил, называется.
Еще вчера утром, беседуя с Мари, он был уверен, что так оно даже лучше, когда скинул с плеч большую часть груза, когда освободился от многих обязанностей.
Теперь же ему вдруг стало не по себе. Каково это – начинать жизнь заново, с нуля. Ему сорок лет, пятый десяток, по сути. Заново открывать свое дело? А на какие шиши? Идти в наемные работники, как Мари сказала? Да, можно и в наемные пойти.
Только вот сейчас не особо много мест, где ждут работника, чей возраст перевалил определенную черту.
Да и ради кого стараться? Мари отказалась от Кости. Что, он один теперь должен барахтаться, без поддержки, без любимого человека рядом?
«Сколько лет я ради нее старался, все для нее делал, а она… – с бессильным отчаянием думал он о Мари. – Тоже ведь та еще хитрюга. Выпотрошила меня морально и физически, а сама в сторону. Ну ничего, она своему профессору кислых щей тоже не больно-то и нужна!»
Он не спал, мучился, думал то о своей неверной любовнице, то о мстительной жене, иногда чувствуя, как по щеке катится горячая слеза. Они обе, эти две женщины, его предали. Так и не заснув, Костя отправился на кухню, сварил кофе – крепкий, ароматный. Запах любимого напитка немного взбодрил мужчину.
Дверь открылась, на кухню заглянула Люда, лохматая, румяная, сонным голосом произнесла:
– Ты обалдел? На весь дом пахнет, я даже проснулась.
– Извини, – меланхолично ответил Костя. – Не подумал.
Людина голова исчезла. Потом, через минуту, жена вновь заглянула на кухню:
– Давай поговорим серьезно, а?
– Давай, – безучастно отозвался он.
– Она ведь, фифа эта твоя, тебя бросила? Ты ее в Москву звал? Но она все равно отказалась? С мужиком тем осталась? – спросила Люда.
– Да. Ты сама видела. Только, пожалуйста, не надо так грубо… Ты как тетка сейчас говоришь и рассуждаешь. Грубая тетка из того вечернего ток-шоу, где все орут…
– Ты меня такой сделал! – с мстительной радостью отозвалась Люда.
– Не надо на меня все валить. Господи, и зачем мы этот разговор начали… – застонал он. – Я не выношу тебя, я тебя не выношу просто.
Люда вспыхнула, сделала обиженное лицо:
– Можно подумать, ты меня ревнуешь.
– Я тебя не ревную нисколечки. Спи ты хоть со всеми охранниками и продавцами подряд.
– Ревнуешь… Ладно, я не о том. Давай серьезно. Хоть все и на меня записано, бизнес этот, но я у тебя ничего отнимать не собираюсь, – неожиданно мягко заявила жена. – Ты прав – я с ним не справлюсь. Не знаю ничего о том, как вести дела. И я не враг тебе. Ничего я у тебя отнимать не буду. Все наше. Все общее, не мое. И с детьми можешь видеться, сколько хочешь. Я же не мать-ехидна какая-то. В квартире в нашей московской живи, имеешь полное право.
– Спасибо, – сдержанно поблагодарил Костя, но у самого сердце екнуло, опять защипало в глазах. Он не ожидал от Люды подобного благородства. Хотя нет, ожидал. Это было вполне в ее духе – сначала метать гром и молнии, грозить карами небесными, а потом преспокойно взять свои угрозы обратно и стать тише воды ниже травы.
– Завод – дело всей твоей жизни, – тихо продолжила Люда. – Я ведь помню, как ты все это начинал, как с рецептами бился, над технологией колдовал, во Францию сколько раз ездил, опыт перенимать… Ты удивительный человек, Костя. Ты занимаешься настоящим делом, не китайскую фигню какую-то перепродаешь. Ты патриот, ты… – она вдруг заплакала, прикрыв ладонью лицо.
– Как жаль, что ты мне раньше это не говорила. Не считала меня за мужчину, за человека.
– Считала. Всегда считала. Ревновала и бесилась. И с Вадиком этим… не от любви, а от одиночества. От женской невостребованности.
– Дурочка… Чего тебе не хватало?
– А тебе чего? – огрызнулась Люда. – Давай так. Давай никому ничего не скажем. Ни детям, ни маме. Ты ведь знаешь, моя мать тебя больше меня даже любит… Давай… давай жить как соседи. Как будто ничего не произошло. А потом, когда Нина вырастет, ты… мы можем развестись официально. Но ты свободен, – поспешно заверила она. – Ты уже сейчас – совершенно свободен.
– То есть ты меня настолько ненавидишь?
– Почему – ненавижу? – испугалась Люда. – Да я жить без тебя не могу… хотя бы рядом был… пусть одна видимость, но ты – рядом… – она вдруг разревелась, как девочка.
Она всегда была девочкой – капризной, своевольной, глупой. Наверное, и старушкой станет вот так чудить. И еще – она совсем пропадет без него, эта беспомощная девочка. Которую даже ее собственные дети уже не воспринимают всерьез.
Костя прижал ладонь к горлу – там стоял какой-то ком, мешал говорить.
Он встал, притянул жену к себе.
Люда обняла его и тут уже, на плече мужа, разрыдалась в голос.
– Я тебя люблю, ты знаешь? – удивленно спросил он.
– А я… а я тебя люблю больше жизни, а я… – всхлипывала она, терлась мокрой щекой о его плечо. – Я ведь могу к тебе каждые выходные из Москвы ездить. А дети с мамой в эти дни будут. Все равно они ее больше слушаются… У меня золотая мама, ты знаешь!
* * *
Мария утром сошла с автобуса в Дербенево.
Нагнала по дороге Ахмеда – тот направлялся к дому от магазина, с батоном хлеба в авоське.
– Ой, Маша, ты… Как дела? Золото настоящим оказалось? Его не украли?
– Все в порядке. И золото настоящее, и никто не украл его, – усмехнулась она. – А… а Федор где?
– Ты только не бери к сердцу, Маша, – строго произнес старик. – Уехал твой Федор.
– Как… уехал?
– С этой своей… с Ташей уехал, – совсем помрачнел Ахмед. – Мне ничего даже не сказал. Сели оба в машину, и… – он безнадежно махнул рукой.
Сердце у Марии сжалось. «А чего я хотела? В принципе я с самого начала знала, что именно так все и произойдет… Кажется, именно на завтра у них, у Таши и Федора, назначена роспись в загсе. Ну да, завтра ведь суббота».
Некоторое время Ахмед и Мария шли рядом, молча.
«Он не лгал мне, – думала она о Федоре. – Я ему нравилась. Приятно же на время потерять голову от влюбленности. Такой праздник души получается… Но потом наступают будни, волшебство заканчивается, и надо решать дела, которые отложил на время. И вообще… Нельзя, невозможно за столь короткий срок влюбиться всерьез, настолько, чтобы стать готовым изменить свою жизнь полностью. Эта его история об отце, который встретил свою «половинку» буквально в день своей свадьбы с другой женщиной… Это просто семейная легенда. Красивая и бесполезная. На миг Федору показалось, что он способен поступить так же, что он должен повторить этот семейный сценарий… А не вышло. И самому трудно, наверное, это признать, потому и не захотел со мной говорить на прощание. Я его оправдываю, да… И не потому, что сама влюбилась в него, а я в него влюбилась, если честно… Я его оправдываю потому, что у меня больше нет иллюзий. Никаких иллюзий в отношении жизни и окружающих меня людей нет! Отныне я должна жить так, как удобно и выгодно мне. И никаких иллюзий!»
