– Разве вы не видите, друзья мои, – прибавил он, – что все теперь ополчились против султана. Что вы скажете о его недавнем возмутительном поступке относительно принцев?
– Этого нельзя долее выносить, – объявил Рашид. – Но должны ли мы спокойно смотреть, как убьют наследника трона? Да, убьют. Разве ты не знаешь о покушении на жизнь принцев, Мидхат-паша?
– Я ничего до сих пор не знал об этом, – отвечал Мидхат.
Мансур-эфенди с удовольствием смотрел на этот взрыв так долго им подготовлявшегося возмущения. Конечно, он и не думал объяснять, чья рука направила кинжал убийцы.
– Да, это так, как говорит Рашид-паша, – сказал Мехмед-Рушди. – Наемный убийца проник в покои принца, и если бы принц Гамид не успел вовремя заметить опасность и отклонить руку убийцы, наследник престола неминуемо бы погиб.
– Это действительно неслыханно, – сказал мрачно Мидхат-паша.
Он давно уже в глубине души был недоволен, и первого повода было достаточно, чтобы заставить его употребить свою энергию и решительность на пользу заговора.
– Причина этого покушения очень ясна, – сказал военный министр, этот неумолимый враг султана и принца Юсуфа, с тех пор как последний пренебрег его дочерью. – Хотят переменить порядок престолонаследия, а что более всего облегчит исполнение этого плана, как не устранение тех, кто имеет право на престол.
– Этот план никогда и ни в каком случае не должен исполниться! – вскричал Мидхат-паша.
– Значит, ты совершенно одного с нами мнения, благородный паша, – сказал Рашид. – Нововведений не должно быть.
– Мы должны препятствовать исполнению этого плана всеми силами, хотя бы даже пришлось прибегнуть к открытой силе, – объявил морской министр Ахмед-Кайзерли-паша.
– Я тоже думаю, что только энергичные меры могут спасти старые законы, – сказал Мехмед-Рушди. – Ты молчишь, мой благородный Халиль, что же ты думаешь делать, когда будут силой изменять порядок престолонаследия, ты будешь спокойно смотреть на это?
– Этого я не хочу и не могу, – отвечал Халиль-паша.
– Этого не может сделать ни один истинный мусульманин! – вскричал Рашид.
– Тогда мы должны действовать, – заметил Гуссейн. – У нас не спрашивают более нашего мнения, делают без нас все что хотят.
– Хотят, должно быть, исполнить свои планы при помощи нового великого визиря, – сказал насмешливо Ахмет-Кайзерли-паша. – Этот Сади-паша только на то и годится. Кто из нас любит его? Никто!
– Зачем этот человек стоит во главе управления? – заметил Мидхат. – К чему нам все его свободные идеи, его стремления к переменам и нововведениям. Знаете вы его предложения, друзья мои? Нашей власти конец, если они будут приведены в исполнение. К чему нам это равенство прав, уменьшение дани вассальных государств, учреждение школ – все эти выдумки Сади-паши!
– Не любовью и благодеяниями, а оружием должны мы подавить восстание. Мы должны быть верны нашим старым заветам, чувствовать, что мы турки и мусульмане.
– Да, мы должны быть верны нашей вере, – сказал, поднимаясь, неожиданно Мансур-эфенди. – Пусть она будет нашим руководителем в это мрачное время. Благородный Мидхат-паша сказал, что мы должны твердо придерживаться наших старых заветов, и это-то и есть главное. Кто хочет их уничтожить, должен пасть, хотя бы вместе с ним разрушилось государство. У нас только один выбор, друзья мои: или мы свергнем неверных и неспособных, или мы сами падем.
– Скажи лучше прямо, Мансур-эфенди, или султан падет, или мы вместе с государством! – вскричал Гуссейн-Авни-паша.
– Ты сказал решительное слово. Другого выбора нет, – сказал Рашид.
Глаза Мидхата-паши мрачно сверкнули. Вместе с сознанием опасности им все сильней овладевало желание принять участие в исполнении смелого плана. Замышлялась ни более, ни менее как государственная измена, и если бы слова, сказанные в доме Гуссейна, дошли до ушей султана, каждый из присутствовавших непременно получил бы красный шнурок.
Они замышляли наложить руки на наследника пророка, на «тень Бога», лишить его власти и захватить управление государством в свои руки.
– Да, другого выбора быть не может, – подтвердил Ахмед-Кайзерли-паша.
– Теперь надо только узнать, что скажет шейх-уль-ислам, – заметил Мехмед-Рушди. – Я думаю, его надо пригласить сюда.
– Нет, друзья мои, – возразил Гуссейн. – Его появление здесь могло бы возбудить подозрения. Разве нет с нами Мансура-эфенди? Что скажет он о нашем намерении?
– Свержение султана справедливо и необходимо, когда этого требует вся страна, – отвечал Мансур-эфенди.
– Не довольно ли для этого решения министров? – спросил Гуссейн.
– Нет. Но я могу поручиться за согласие шейх-уль-ислама, – продолжал Мансур. – Известно, что с некоторого времени Абдул-Азис страдает припадками умопомешательства. В эту ночь будет подобный припадок, и это обеспечит вашему плану помощь шейх-уль-ислама и его подчиненных во всем государстве.
Как Мансур мог знать наперед о том, что в эту ночь с султаном будет припадок безумия? Как мог он сказать об этом заранее, если бы этот припадок не был делом его рук?
– О, тогда исчезает последняя трудность! – вскричал Рашид. – В народе ни один голос не прозвучит в защиту султана.
– Особенно если будет лишен престола мертвец, – прибавил мрачно Гуссейн.
Вдруг в эту минуту в двери зала постучали. Заговорщики с изумлением переглянулись, как бы спрашивая друг у друга, что это может значить? Гуссейн колебался, не зная, отворить ли дверь или нет. Но стук снова повторился и притом громче прежнего. Гуссейн подошел к дверям и отпер их.
На пороге показался его адъютант.
– Простите, ваше превосходительство, – сказал он. – Великий шейх Гассан приехал с поручением от его величества султана и желает видеть вас.
Делать было нечего. Гуссейн не мог не принять посланца султана и скрепя сердце велел попросить его войти. Гассан вошел и поклонился побледневшему Гуссейну, думавшему, что его замыслы стали уже известны султану и его дворец оцеплен солдатами.
– Его величество султан посылает меня к тебе, благородный Гуссейн-Авни-паша, – сказал Гассан, обращаясь к Гуссейну. – Его величество, видя твое усердие и верность, желает, по представлению великого визиря Сади-паши, дать тебе доказательство своего благоволения.
Гуссейн ожидал всего, только не награды. Прочие министры, казалось, были так же изумлены словами Гассана.
– Его величество султан, – продолжал Гассан, – награждает тебя орденом Османии с бриллиантами.
С этими словами Гассан приказал войти ожидавшему его в соседнем зале камергеру и, взяв у него лежавший на красной шелковой подушке орден, передал его изумленному Гуссейну.
Одну минуту Гуссейн, казалось, колебался, но вскоре ненависть одержала верх над раскаянием и благодарностью.
