Эти споры — настоящие убийцы романтики.
Я не про то, что мне не нравится каждая минутка, которую я провожу с Люком. С момента, когда я открываю глазаи вижу у себя над головой улыбающуюся ренуаровскую девушку, до того, как засыпаю, слыша рядом тихое дыхание Люка. Он всегда засыпает раньше меня. Не понимаю, как ему это удается. В ту минуту, когда его голова касается подушки, он выключается, как лампочка. Возможно, потому, что «Принципы общей биологии и химии», которые он читает на ночь, чтобы подготовиться к занятиям, насколько скучны. Я благодарю небеса за то, что приняла решение перебраться из Англии во Францию. Иначе я никогда бы с ним не встретилась и не была бы счастлива, как сейчас (если не принимать во внимание мой финансовые неурядицы).
И все-таки, кажется, я понимаю Шери. Она немного отдалилась от Чаза, только чтобы немного оживить их отношения. Знаете, я смотрела телевизор вместе с Чазом и видела, как он непрерывно переключает каналы вместо того, чтобы просто оставить какую-то мало-мальски интересную передачу или найти газету с телепрограммой на неделю и посмотреть, что идет. А Люк включает какой-нибудь ужасный документальный фильм, например про Холокост, и считает, что это вполне нормально для приятного пятничного вечера дома. Меня это тоже страшно раздражает.
Но сейчас у меня не было времени переживать о Шери с Чазом или о полном неприятии Люком романтических комедий, потому что в ателье месье Анри я обнаружила полный бедлам.
Женщина в возрасте, с высокой прической и в яркой одежде, которую я называю «мост и туннель» (такую носят люди, живущие не на Манхэттене и вынужденные добираться сюда либо по мосту, либо через туннель), держит в руках огромную белую коробку и кричит: «Посмотрите, только посмотрите!» Рядом с ней угрюмо и обреченно стоит девушка, наверняка ее дочь (хотя одета она гораздо интереснее — в черное в сочетании с чем-то похожим на пожар в джунглях).
Месье Анри не перестает говорить:
— Мадам, я знаю. Это не в первый раз. Я часто такое вижу.
Я, стараясь не попадаться ему на глаза, тихонько подхожу к мадам Анри, которая наблюдает за разворачивающейся драмой, стоя за шторой в дверном проеме, ведущем в заднее помещение.
— Что случилось? — спрашиваю я.
Она только качает головой.
— Они ходили к Морису, — звучит в ответ. Это не объясняет ничего. Я до сих пор понятия не имею, кто такой Морис.
Месье Анри открывает крышку коробки и осторожно достает из нее легкое, как паутинка, платье с длинными рукавами.
По идее, оно должно быть белым. Но кружева приобрели отвратительно желтый оттенок.
— Он обещал! — не устает повторять женщина. — Он обещал, что в коробке Оно не пожелтеет!
— Конечно, обещал, — сухо соглашается с ней месье Анри. — А когда вы принесли платье и показали ему, он сказал, что оно изменило цвет из-за того, что вы открывали коробку и нарушили упаковку.
— Да! — Она так расстроена, что у нее трясется подбородок. — Да! Именно так он и сказал! Он сказал, что по моей вине в коробку попал воздух!
Непроизвольно у меня вырывается протестующий возглас. Месье Анри зыркает на меня, и я немедленно закрываю рот и делаю шаг назад.
Но месье Анри одним взглядом своих голубых глаз приказывает мне не двигаться.
— Мадемуазель! — обращается он ко мне. — Вы хотели что-то сказать?
— Нет, — быстро отвечаю я, чувствуя, что мадам Анри сверлит меня сердитым взглядом. — Разве что…
— Что? — Глаза месье Анри очень светлые. Без очков он почти ничего не видит вблизи. У него страшная дальнозоркость. — Продолжайте. Что именно вы хотели сказать?
— Только то, — осторожно начинаю я, панически боясь, что ляпну что-то не то, — что хранение текстиля в герметичных контейнерах только вредит ему, особенно если внутрь попадает влага. Может появиться плесень.
Я отмечаю про себя, что месье Анри доволен моим ответом. Это дает мне смелости продолжать.
— Ни один из исторических костюмов в Метрополитен-музее не хранится в герметичной витрине. И ничего с ними не происходит. Важно только, чтобы на них не попадали прямые солнечные лучи. Кружева на платье пожелтели совсем не потому, что вы нарушили упаковку. Пожелтение произошло из-за того, что платье было плохо почищено перед хранением… Вполне возможно, что его вообще не чистили и на нем остались пятна от шампанского и пота.
Улыбка месье Анри заставляет меня сделать вывод, что финал моего рассказа достаточно впечатляющ. Его жена надает облегченный вздох.
Я удивленно оглядываюсь. Мне ясно, что она отказывается от слова «дуреха», которым обозвала меня на прошлой неделе.
— Как такое могло случиться? — спрашивает женщина, сдвигая брови. — Если платье чистили до того, как положить на хранение?
— Боже, мам, — раздраженно перебивает ее девушка, — как ты не понимаешь? Этот Морис не чистил его. Он просто сложил его в коробку, запечатал и отдал тебе, сказав, что почистил.
— А еще он сказал, чтобы вы не вскрывали его, — добавляет месье Анри, — в противном случае ткань пожелтеет, и вы не получите никаких денег по гарантии. — Месье Анри произносит «Тс-с» и смотрит на платье у себя в руках. Надо сказать, оно не самое красивое из тех, что я видела. Но вполне симпатичное.
Только очень странно, что эта пожилая дама решила отдать свое старомодное свадебное платье дочери. Не понимаю, как может мисс «Пожар в джунглях» появиться в этом платье в викторианском стиле, с закрытым горлом, будь оно хоть десять раз от Сюзи Перетт.
— Я сотни раз видел подобное, — печально говорит месье Анри. — Какой позор.
Пожилая дама явно расстроена.
— Оно испорчено? Его нельзя спасти?
— Не знаю, — с сомнением в голосе говорит месье Анри. Я понимаю, что он играет. Все, что требуется этому платью, — это замачивание в бесцветном уксусе и, возможно, ручная стирка с небольшим количеством кислородного отбеливателя.
— Господи, как ужасно, — говорит мисс «Пожар в джунглях» прежде, чем месье Анри успевает что-то сказать. — Придется нам покупать новое платье.
— Мы не станем покупать новое платье, Дженифер, — резко отвечает дама с высокой прической. — Это платье послужило для меня и для всех твоих сестер. Оно подойдет и тебе!
Дженифер явно с ней не согласна. Месье Анри даже не нужно надевать очки, чтобы это заметить. Он задумывается, не зная, как быть. Мадам Анри прокашливается.
Но тут, не дав ей произнести ни слова, встреваю я:
— Мы с легкостью уберем желтизну. Но ведь дело не только в ней?
Дженифер смотрит на меня с подозрением. Как и все остальные.
— Элизабет! — Месье Анри впервые с момента нашего знакомства называет меня по имени. Я понимаю, что его приторно-сладкий тон насквозь фальшивый. На самом деле ему хочется меня убить. — Дело только в желтизне.
