– Quam belle
[94], – отметил Курт светским тоном. – И даже не шевельнулось желание спасти собрата по цеху? Убедить покинуть Бамберг и отсидеться?
– Пытаешься показать Яну, какой я мерзавец? – сухо хмыкнул Лукас. – Мол, даже своих не щажу за серебро?.. Брось. Вурм был неуравновешенным придурком, которому под конец совсем снесло крышу. И вряд ли Ян, перед которым ты тут выделываешься, не понимает, что свою судьбу он заслужил.
– Именно так ты и собирался мне сказать? – спросил Ван Ален так тихо и спокойно, что стало ясно – крик он сейчас сдерживает с невероятным усилием. – Потом, когда попытался бы перетянуть и меня на свою сторону. Так, Лукас? Ты впрямь считал, что я могу принять … такое?
– Сейчас ты крысишься на меня лишь потому, что услышал все это вот так, – возразил тот твердо. – Потому что, как ни крути, историю рассказывает Молот Ведьм, а в его изложении все звучит несколько иначе. А подумай сам: несколько отпущенных малефиков, пара пострадавших, причем не самых честных людей (думаю, перебитые местные шайки ты же не станешь нам предъявлять?) – и это вся плата за то, чтобы наше дело продолжало жить. Чем это хуже того, что творят твои приятели-конгрегаты?
– Дочь Юниуса, – все так же тихо и размеренно оборвал его Ван Ален. – Она тоже неизбежная мелкая жертва во благо дела?
– Девчонке полагалось бы понять, когда следует не лезть не в свое дело, – зло отозвался Лукас. – Была бы сейчас жива и здорова. Ее предупреждали. Ей было сказано: никто не тронет, если не трепать языком…
– Она была убита за две недели до того, как наши начали обсуждать, кого направить в Бамберг, – оборвал его Ван Ален. – Была убита тогда, когда ты в очередной раз загорелся желанием охотиться без меня. И лишь за несколько дней до того, как я решил ехать сюда, ты объявился. Где ты был в те дни?
– Qui tacet – consentire videtur
[95], Лукас, – произнес Курт, когда ответа не последовало. – Так что скажешь? Смерть этой девушки – тоже плата за ваши серебряные болты и оружие для новичков?
– Так вот почему все это, – так и не услышав от брата ни слова, подытожил Ван Ален. – Вот откуда эта внезапная тяга к одиночной охоте. Эта поза обиженного младшего брата, эти ссоры, в которых я, дурак такой, винил себя и после которых каждый раз пытался понять, что я делаю не так, эти жалобы на чрезмерную опеку и якобы жажда самостоятельности – вот для чего все это было, Лукас? Попросту игра, лицедейство, чтобы оправдать возможность избавиться от меня без подозрений и проворачивать все эти… сделки?
– Ты бы не понял, – тихо отозвался охотник, с усилием подняв взгляд к лицу брата. – Ты и сейчас не понимаешь.
– Сколько еще невинных людей было убито, чтобы сохранить ваши тайны? Сколько наших замешано в этом дерьме?
– Этого я не скажу, – криво улыбнулся Лукас. – Можешь дать отмашку своему приятелю-инквизитору, пусть хоть на куски режет: он ничего от меня не услышит, потому что я ничего не знаю, кроме того, что рассказал сейчас. Вурм, Фукс, Гайеры и инквизитор Хальс – всё. И знаешь, я рад сейчас, что меня так долго не посвящали в детальности дела: даже захоти я, все равно не смогу выдать никого и ничего.
– Чему радуешься? – болезненно поморщился Ван Ален. – Что так греет тебе душу – что ты не можешь раскрыть тех, кто пытается превратить наше братство в разбойничью шайку?
– Тех, кто не дает братству загнуться, – с неожиданной злостью, на миг даже пересилившей потаенный страх, огрызнулся Лукас. – Тех, кто пытается решить хоть что-то, для кого главное – наше дело, о сути которого ты, кажется, забыл, как и многие из нас.
– По-твоему, оно в том, чтобы убивать людей?
– А по-твоему, оно в том, чтобы мы так и таскались по миру, вырезая колдунов и тварей по одному? Да что это для них? Ничто, игольный укол! Это противостояние так и будет тянуться еще сто лет, пятьсот, тысячу, если этот мир к тому времени не сгорит ко всем чертям в адском пламени!
– А убийства свидетелей ваших темных делишек – они что, приближают победы ангельских сил?! – выпалил Ван Ален, порывисто шагнув вперед и тут же остановившись, словно подойти к брату хоть на шаг ближе ему было не то страшно, не то противно. – Запугать какого-то торговца расправой, чтобы доить с него серебро, – это достойное дело для охотничьего братства?! Сжигать людей заживо в их домах по приказу колдуна и преступника – это, по-твоему, шаг к спасению христианского мира?! Да кто ты такой, черт тебя возьми, и куда ты дел моего брата?!
– Да не было его никогда! – рявкнул Лукас в ответ, вскочив на ноги; Курт шагнул наперерез, но напасть тот даже не пытался – на охотника просто давила вынужденная необходимость спорить, глядя на оппонента снизу вверх. – Был материал, глина, из которого отец слепил то, что счел нужным! Был человек, который в гробу видал вашу охоту и все эти разглагольствования о спасении мира! Человек, который хотел нормальной, Ян, человеческой жизни! Человек, которого ты из этой жизни выдернул, – потому что «отец», потому что «сыновний долг», потому что «надо», а я, слабовольный тупица, поддался! Был человек, который видел, как его мучитель, по недоразумению являвшийся его же отцом, сошел с ума из-за клятого «дела», о котором только и говорил всю жизнь, и этот человек совсем не хотел повторить его судьбу!
– Что ты несешь? – уже не сдерживая крика, одернул Ван Ален, вновь шагнув к брату, и снова замер, будто налетев на незримую стену в двух шагах от него. – Ты же сам отказался уехать в этот свой университет! Ты говорил, что без труда возвратишься к учебе, когда мы найдем отца, и я дал слово, что не стану тебя держать, и я не держал! Ты, ты сам не захотел бросить эту жизнь!
– Да, потому что втянулся! Ты этого хотел? Чтобы я проникся, вовлекся? Так это случилось! Мне понравилось! Я был готов выть от восторга, вонзая меч или пуская стрелу в вервольфа! Ощущал упоение всякий раз, выпуская кровь очередному колдунишке! Мне нравились наши ночевки в полях, безликие постоялые дворы, часы засады в холодных грязных оврагах, сражения, из которых чудом выходили живыми, – потому что это, как оказалось, и есть настоящая, человеческая жизнь! Не просиживание штанов на университетской скамье, а это!
– Так это единственное, что ты воспринял, – возможность подраться и убить?! Разогнать кровь опасностью драки – это все, что ты вынес из дела, которому вся наша семья…
– Да брось! – оборвал его Лукас, скривившись почти с отвращением. – Нет нашей семьи! Нет и не было! Была мертвая мать, полусумасшедший отец, свихнувшийся на спасении мира старший брат, закисшее в своих принципах братство и я – никому и никогда не интересный и не нужный иначе, чем в виде боевой единицы!
– Это неправда, – вдруг перейдя с крика на шепот, возразил Ван Ален. – И ты это знаешь. Не смей вешать выверты собственного разума на меня, отца и людей, которые столько лет считали тебя другом. Это тебе больше ничего от жизни не стало нужно, кроме разбойничьего азарта. Никто другой в этом не виноват. Хватит. Я не один год верил в то, что твои несчастья – моя вина, вина обстоятельств, врагов, неправых друзей, кого угодно, кроме тебя. Хватит. Больше ты этого финта не провернешь.
