– А канцлер молчать не захотел?
– Судя по всему, да. И вот тут мы вступаем на тропу шатких предположений, поскольку он самоочевидно был устранен, но я все еще не могу сказать точно, каким образом.
– А не точно? – осторожно уточнил охотник, и Курт ненадолго умолк, переглянувшись с Нессель, все так же молча следящей за их разговором.
– Не точно – могу, – отозвался он, наконец. – Могу сказать, что именно было сделано, хотя и не могу объяснить, как именно… Это случайность, Ян. Но – управляемая случайность. Кто-то каким-то образом заставляет события происходить так, как ему выгодно, и при этом никакого прямого воздействия со стороны людей не требуется. Канцлер просто споткнулся и неудачно упал в воду. Так же, как Кристиан Хальс случайно проходил мимо дерева, в которое ударила молния. Так же, как брошенный любовник свидетельницы, с которой я хотел поговорить, случайно решил именно в ту ночь расквитаться с ней за свои обиды.
– Как-то уж слишком оно… диковинно и сложно, – с сомнением заметил Ван Ален, и Курт кивнул:
– Согласен. Я тоже так подумал, когда на нас с Готтер сперва рухнула черепица с крыши (случайно), потом я случайно споткнулся, при падении едва не напоровшись на какой-то штырь, выброшенный на той улице сто лет назад, потом едва не поперхнулся насмерть глотком пива, перед этим хозяйка трактира случайно споткнулась и едва не выплеснула мне в лицо горшок с почти кипящим маслом, а после того – нас едва не смяла в лепешку случайно сорвавшаяся у какого-то торгаша тележка с тяжеленными тюками. И все это – за одни сутки.
– То есть, – напряженно уточнил Ван Ален, – хочешь сказать, теперь они охотятся за тобой?.. Но если так – почему ты все еще жив? Прежде, если я верно понял, у них получалось с первого раза.
– Потому что его ограждает вера, – вновь заговорила Нессель, и охотник вздрогнул, словно до этого мгновения ведьмы здесь не было и лишь сейчас она внезапно явилась из пустоты.
– Что? – переспросил он растерянно, и Курт поморщился:
– Готтер, не сейчас.
– Почему? – упрямо возразила она. – Именно сейчас для этого и время.
– А я согласен, – многозначительно произнес охотник. – Если вдруг эти ребята решат прижать и меня – хотелось бы знать, чем от них можно защититься.
– Тебе это не поможет, – вздохнула Нессель, неловко улыбнувшись. – Его вера особенная, и Господь покровительствует ему.
– Ерунда, – перебил ее Курт. – Я верю в себя не меньше, чем доверяю Богу, и не думаю, что Он станет на меня за это гневаться… Предполагаю, Ян, что они используют страх. Когда с человеком происходит нечто, что может закончиться фатально, – он подспудно уверен, что именно так это и закончится и именно за эту ниточку они тянут, подталкивая события. Если заранее знать об этом, успокоиться и увидеть, что у любого события есть pro minimum два финала, то либо финал будет удачным, либо ничего не произойдет вовсе. Не убежден всецело, что это именно так, но мне это пока помогает.
– Вряд ли Хальс успел испугаться, когда молния шарахнула в дерево.
– Сказал же – не уверен, что я прав, – передернул плечами Курт. – И быть может, мне попросту везет…
– Или права я, – тихо, но настойчиво договорила Нессель.
– В любом случае, – не ответив, продолжал Курт, – попытки покушения были совершены неоднократно, что подтверждает мою версию о малефике или малефиках, управляющих вероятностями. Так они избавились от канцлера, но не стали повторять тот же фокус с судьей. Видимо, чтобы не повторяться и чтобы на слишком уж большое количество случайностей не обратили внимания излишне любопытные горожане или инквизиторы. Судью попросту подставили. Теперь мы знаем, что он явно раздумывал над тем, чтобы явиться с повинной, попутно сдав сообщников; быть может, именно по этой причине находясь в не слишком благом расположении духа, он и брякнул свидетельнице какую-то грубость. Этим и воспользовались; свидетельницу отравили, а слова Иоганна Юниуса вывернули так, что впоследствии они стали звучать исполненной угрозой. Дочка, видимо, имела неосторожность быть слишком настойчивой в попытках спасти его, и девице заткнули рот самым надежным способом.
– Как полагаешь, Гайеры в этом замешаны?
– По словам Лукаса, как ты сам слышал, «они лишь платят»… Кто знает. Быть может, и так. А возможно – ему просто не обо всем известно. А возможно, что все так, как он говорил, но они кое о чем уже стали догадываться; уж Гайер-то старший точно не дурак и мог многое просчитать, но решить, что не в его положении болтать лишнее.
– Именно что дурак, – хмуро возразил Ван Ален. – Из-за этого он поневоле погряз в деле по уши.
– С подобным я сталкиваюсь не в первый раз. Бывает, что люди, увязнув в болоте одной ногой, вместо того, чтоб позвать на помощь, пытаются выбраться сами и лишь еще больше погружаются в трясину.
– Итак, с судьей все ясно, – подытожил охотник. – Он соучастник, которого убрали, чтоб не проболтался. Ваш inspector – жертва взбалмошного идиота. Обер-инквизитор?..
– Думаю, здесь без неожиданностей. Здоровье его оставляло, мягко говоря, желать лучшего, и сердце в конце концов все же не выдержало.
– Не думаешь, что его все это время по-тихому травили? Если, скажем, Хальс был в сговоре с аптекарем и порекомендовал подсовывать старику вполне определенные зелья…
– Нет, не думаю. Думаю, что его, напротив, всеми силами старались поддерживать на плаву, – он был удобен: происходящее почти не контролировал, в дела не лез, вся работа была свалена на прочих служителей, делай, что хочешь, лишь составь отчеты и протоколы так, чтобы он поставил подпись. В случае его смерти – еще не факт, что Хальс стал бы следующим обером. Вполне возможно, на место Нойердорфа прислали бы кого-то посвежее, подотошнее и понаглей, что для здешней теплой компании явно было бы лишним. Нойердорф делал свое дело: держал место занятым.
– А девочка? – тихо спросил Ван Ален. – Утопленница? Она какое отношение имеет к этой истории?
– Похоже, что никакого, – отозвался Курт, невольно опустив взгляд на четки. – И для них все произошедшее было не меньшей неожиданностью, чем для нас. Надеюсь, это заставит их запаниковать и наделать глупостей.
– Как Лукас?
– Как Лукас, – ровно подтвердил он.
– А с чего ты взял, что эта история не вписывается во все прочие? И вообще, эти прочие – что это? Все эти казненные за малефицию, кто сознался и кто утверждал, что невиновен, – что это было?
– А вот тут начинается самое интересное, – вздохнул Курт, снова бросив взгляд на ставню, за которой медленно, но все более настойчиво пробивался рассвет. – Самый первый случай выглядел так, словно для самого виновного произошедшее было неожиданностью. Id est, жил себе человек как человек, самый заурядный, и внезапно, дожив до зрелого возраста, обрел силу, которой не умел управлять и с помощью… или по вине… которой наделал глупостей, сам ужаснувшись содеянного.
