Вот и всё.
Всё…
Теперь можно подняться на ноги снова. Перевести дыхание. Сделать шаг в сторону – ближе к кромке воды, к песчаной полосе. Оглядеться, удостовериться, предчувствуя снова увидеть пустоту… И, увидев то, что увидеть не ожидал, но надеялся, вздрогнуть.
Они почти уже приблизились – трое, медленно бредущие по берегу сюда. Точнее, шли двое – Альта, спотыкающаяся и понурая, и так же через силу шагающий парень, который совершенно точно должен был быть фельдхауптманном Штайнмаром, но что-то в нем было не так, что-то не то… Разбираться, думать, что именно, – сейчас не хотелось, сейчас взгляд сам собою прикипел к тому, что он нес. Женское тело в наскоро подогнанной по фигуре мужской одежде. Голова ведьмы лежала на плече фельдхауптманна, одна рука покоилась у нее на коленях, а вторая висела безвольно, мерно раскачиваясь в такт шагам.
Курт медленно опустился на траву, осев на колени, бездумно и механически бросил еще один взгляд на лицо связанного противника, отметив: по-прежнему в беспамятстве; и снова поднял глаза на трех людей, что были уже в десяти шагах от него… в пяти…
Альта остановилась рядом, глядя на поверженного Каспара настороженно, но, как показалось, без страха, лишь сделала короткий шаг в сторону и осталась стоять. Штайнмар осторожно опустился на колени и бережно переложил ведьму со своих рук наземь, не глядя по сторонам, не смотря никому в глаза, лишь искоса взглянув на тело за спиной майстера инквизитора.
– Простите, – глухо, с усилием выговорил Штайнмар. – Я… ничем не сумел помочь.
– С этим вы ничего и не могли поделать, – едва слышно пробормотала Нессель, не открывая глаз.
В груди словно что-то лопнуло, что-то похожее на бочковый обод, сдавивший легкие, и застывший в них воздух вырвался вовне с хрипом, как у больного…
– Зараза… – выдохнул Курт, сам не понимая, чего в этом тихом возгласе больше – облегчения, злости на себя или, может, было что-то иное, о чем даже сейчас не думал, не хотел, запретил. – Я уже начал прикидывать, во сколько обойдется твое пышное отпевание.
– Я хотела помочь, – с явной обидой в голосе сказала Альта. – Но мама не дала вложиться больше.
Ведьма, наконец, разомкнула веки, на мгновение задержав взгляд на Курте, с усилием обернулась на дочь и, все так же тяжело складывая слова, строго выговорила:
– Потому что.
– Господи, – тоскливо простонал Штайнмар, с усилием отерев ладонью лицо. – Какой позор… До конца своих дней мне придется рассказывать, как две девчонки бились с нежитью, защищая меня…
– Сами вы… – отозвалась Нессель беззлобно и, подняв взгляд к нему, осеклась, не договорив.
Вот. Вот что не так с фельдхауптманном Швица, лишь сейчас осознал Курт, вот что изменилось, вот почему ставший уже хорошо знакомым человек на миг показался незнакомым. Молодой парень, много младше майстера инквизитора, был сед, как старик…
– Вы хотя бы остались в своем уме, майстер Штайнмар, – возразил он наставительно. – Многие на вашем месте этим бы не смогли похвастать.
– Что это было? – не ответив, тихо спросил тот, и Нессель коротко отозвалась:
– Дева битвы.
– Что?..
– Так я почувствовала, когда она… приблизилась, – пояснила ведьма; переведя дыхание, уперлась ладонями в землю и села, тяжело поводя плечами. – Дева битвы, забирающая души павших.
– Судя по тому, с какими дружками якшался наш любитель задвигать речи, – кивнул Курт, – полагаю, мы… вы имели дело с валькирией. Да, – хмыкнул он, встретив ошарашенный взгляд, – я тоже поначалу поражался тому, как красивые легенды расходятся с реальностью.
– О господи! – повторил Штайнмар, разглядев, наконец, тело Каспара, и, кажется, даже чуть отодвинулся назад. – Вы его не убили?! Почему?!
– Он сейчас безопасен, – заметила Нессель, взглянув на пленника, тем не менее, с явным опасением. – Я имею в виду – благоволение его бога отошло от него.
– Он был одержим? Одержим богом?!
– Нет, – слабо улыбнулась ведьма. – Не так. Просто… Получил от него какую-то часть силы. Силу, там, и боевую ярость, и… И вот валькирию еще. Поэтому я даже не могу сказать, что это мы с Альтой спасли вас. Может, так, а может, и нет. Да, мы удержали ее на какое-то время, но может быть и так, что ее просто отозвали, когда этот бог понял, что его служитель проиграл и не оправдал надежд. Забрал назад и силу, и деву. Проиграл – плохой воин. Он же бог воинов, да?
– Да, примерно так, – кивнул Курт, решив сейчас не погружаться в чтение лекций; время уходило.
– Но ведь он опасен и сам по себе, майстер Гессе, разве нет? Почему бы не взять его же кистень и, пока он обездвижен, не размозжить ему голову? В кашу, для надежности.
– Он мне нужен живым, – вздохнул Курт сокрушенно. – И это последняя моя нерешенная проблема. Вести его к нашим – далеко и опасно, убить здесь – значит пустить по ветру труды десятка лет и сотен человек, а под угрозу поставить жизни тысяч. Я понимаю, что прошу уже слишком многого, майстер Штайнмар, но не поможете ли вы, пока он без сознания, дотащить его до домика, где он обитал? Попытаюсь там привести его в чувство и выбить из него на месте, что смогу и что успею.
– Будет нужен помощник и в этом деле, – ни на миг не задержавшись с ответом, кивнул тот, – только скажите.
– А почему он сказал тогда, что я твоя дочь? – заинтересованно вклинилась Альта, и на берегу воцарилась тишина.
Штайнмар с неподдельным интересом уставился в сторону, разглядывая ленту реки и небо над нею, и по его виду казалось, что он скорее согласился бы повстречаться с десятком валькирий прямо сейчас, чем присутствовать при чужом семейном конфликте. Нессель поджала губы, оглянувшись на Курта, и такой беспомощности и почти паники в ее глазах он не видел, кажется, еще никогда.
Зараза…
Опять всё сам…
– Ну… потому что это правда, – осторожно отозвался он.
– А мама сказала, что ты умер, – с назревающей обидой в голосе сообщила Альта. – Могилу показывала. Я на ней молилась даже, чтоб тебя в Рай пустили.
– Эм-м… Понимаешь… – с трудом подбирая слова, проговорил Курт, – так получилось, что мы с ней давно не виделись. А работа у меня… Сама видишь, какая. Опасная. Вот. Меня долго не было, много лет, и твоя мама решила, что я убит.
– А могила? – требовательно повторила Альта.
– Это… Так нужно иногда людям, знаешь. Когда от близких ничего не остается, даже хотя бы одной вещи, чтобы на нее смотреть и вспоминать… Иногда такие вещи для себя придумывают. Потому что так пережить легче. Вот смотри, тебе же не обязательно было молиться на той могиле, да? Никто не заставлял, я думаю, уж точно не мама.
– Ну да… – неловко пожала плечами Альта. – Я сама.
– Вот. Просто мы же люди, мы любим, помним, страдаем… А так становится легче. Потом те, кто такие памятные вещи придумал, – они и сами забывают, что придумали, и начинают в это верить. На маму не злись, она хотела как лучше, а ей и так досталось; знаешь, через что она прошла, чтобы тебя найти?
