– Тупик… – стуча зубами, выговорила та едва слышно, и Курт требовательно оборвал, развернувшись к кровати:
– Расскажешь после.
Уложив Нессель на постель, он завернул дрожащее тело в одеяло, впервые пожалев о том, что по причине жары вместо хорошего шерстяного пледа хозяин выделил постояльцам лишь тонкие полотняные простыни, метнулся к своей кровати, сдернул вторую простыню-одеяло оттуда, набросил сверху и спешно развязал свою дорожную суму.
– Он исчез… – все так же сквозь отчетливый стук зубов выдавила ведьма; Курт повысил голос:
– Я сказал – после. Приди в себя сперва, на тебя страшно смотреть.
– Это важно… – возразила Нессель упрямо, судорожно кутаясь в тонкое полотно.
– Самое главное, – вновь оборвал он, вынув из сумы шерстяной плед. – Ты нашла его?
– Нет… и не смогу найти…
– Всё, – кивнул Курт, укрыв ведьму пледом и поплотнее подоткнув его со всех сторон. – Стало быть, остальное потом.
Нессель закрыла глаза, уже не возражая, сжавшись под одеялами в комок; на мертвенно-белые щеки румянец возвращался медленно и неохотно, а тело под одеялами по-прежнему колотило мелкой дрожью. Курт молча сидел рядом, склонившись над ведьмой и приобняв за плечи, чтобы согреть, и отчего-то опасливо косился на бадью с обмёрзшей водой: тонкая ледяная корка уже растаяла, однако разлившаяся по комнате прохлада все еще пыталась забраться за шиворот, неприятно холодя затылок…
– Там тупик, – уже не так яростно стуча зубами, выговорила Нессель. – Я не смогла найти вашего служителя, но не потому, что его здесь нет, а потому, что след обрублен.
– Обрублен? – переспросил Курт и осторожно уточнил: – Хочешь сказать – след стёрт? Умышленно, намеренно? Кто-то замел следы – такие следы?
Ведьма кивнула, подтянув одеяла к самому носу и угнездившись в охвативших ее объятиях поудобней:
– Я даже не смогу тебе сказать, в городе тело твоего сослуживца или нет: след обрывается почти сразу.
– Где именно обрывается? Хотя бы направление? Ты не можешь сказать, где он побывал перед…
– Слушай, – оборвала Нессель чуть раздраженно, – я не могу видеть прошлое, я всего лишь ведьма, которая кое-как разбирается в настоящем. А в настоящем – есть эта книга, есть отпечаток ее владельца на ней, и на том всё.
– Я, знаешь ли, хреновато разбираюсь в ваших мудрёностях, так что сделай милость, потерпи мои скудоумные вопросы, – покривился Курт, распрямившись, и она чуть отодвинулась, еще плотней укутавшись в одеяла. – Сейчас я не спрошу о чем-то, опасаясь ляпнуть глупость, а потом буду локти кусать, потому что не услышу ответа, который, быть может, позволил бы мне раскрыть всё прямо сейчас, а ты ничего не скажешь, потому как будешь считать, что этот ответ – нечто очевидное и объяснений не требующее. А теперь вспомни, кому в итоге будет хуже всех, если я надолго завязну в этом деле и в этом городе.
– Ладно, – смягчилась Нессель и, помедлив, кивнула: – Я попробую тебе объяснить… Вообрази, что эта книга – клубок. Он разматывается, а на том конце нитки есть хозяин этого клубка; он идет, идет… или его несут… и нитка тянется за ним. Обыкновенно можно пройти по ней и отыскать хозяина вещи, но сейчас эту нитку кто-то обрезал. Хорошо обрезал, начисто, и главное – у самого клубка. Это… Это как если б клубок этот валялся тут посреди комнаты, а кончик нитки торчал бы из него на длину не больше ладони. Вот как думаешь, можно по такому обрывку отыскать «хотя бы направление»?
– Это никогда не происходит само собой? Не случается по каким-то естественным причинам, например, потому что человек слишком давно умер или из-за его грехов, или из-за добродетелей, из-за града, дождя, рассыпанной соли, тринадцатого числа?
– Нет, когда след теряется за давностью – это выглядит не так, нить просто растворяется. Здесь след четкий и хорошо различимый, он просто оборван.
– Ergo, – медленно проговорил Курт, – в убийстве Штаудта определенно и бесспорно замешана малефиция, и тот, кто убил его (либо соучастник), предусмотрел сокрытие улик… – он неопределенно помахал рукой в воздухе, – даже там. Так?
Нессель молча кивнула, и он вздохнул, упершись локтями в колени и опустив голову на руки. Нельзя сказать, что услышанное оказалось неожиданностью или хотя бы чем-то существенно помогло делу; колдовством или простой сталью (а то и веревкой) убитый собрат по служению по-прежнему оставался ненайденным, следов по-прежнему не было никаких, и в ту призрачную схему, что начала более-менее выстраиваться в мозгу, эта новость не привносила существенных деталей. Разве что давала понять: неведомый противник подходит к своим делам скрупулезно и в своем роде ответственно.
– Извини, что понапрасну тебя обременил, – произнес Курт уныло. – Не предполагал, что это настолько тебя измотает, да еще и окажется бессмысленным.
– Не совсем, – неуверенно возразила Нессель и, с усилием приподнявшись, уселась, завернувшись в одеяла. – Не так уж я и измотана, к тому же – я кое-что увидела. Правда, не знаю, имеет ли это какое-то касательство к твоему делу.
– Рассказывай, – ободрил Курт, распрямившись. – Порой совершенно неожиданные вещи могут оказаться взаимосвязанными. Что ты видела? Только помни о том, что говоришь с невеждой, который наверняка не поймет большей части сказанного без толкований вроде этого клубка с обрубленной ниткой.
– Я сама плохо понимаю, – нехотя призналась Нессель, поежившись, и отчего-то было ясно, что сейчас озноб после ледяной воды здесь ни при чем. – Будем разбираться вместе… Помнишь, ты спрашивал меня о Всаднике?
– Ты сказала, что «он живой». И что подле него ощущала себя, точно в присутствии святого. То, что ты увидела, связано с ним?
– Да. С ним и… с городом. Этот Всадник – он действительно живой, он дышит. И… защищает.
– Этот город?
– Наверное. Я не знаю. Просто чувствовала: он существует, чтобы защищать. Он как страж. Как зверь возле детенышей, который лежит спокойно и даже кажется, что он спит, но это пока не тронешь детенышей. Смотришь на него и знаешь, что трогать нельзя, потому что тогда он подхватится и нападет, и тому, кто тронул, – не поздоровится.
– В целом соответствует легенде, – заметил Курт, нахмурясь. – И выходит, что это не просто легенда… Это ощущение – тебе есть с чем его сравнить? С какой-нибудь статуей, виденной тобой в церквях за время твоего путешествия, с какой-то реликвией, с… человеком, в конце концов?
– Нет, – мотнула головой ведьма. – Ничего подобного мне прежде не доводилось видеть и чувствовать. Просто кажется, что это каменное изваяние – не каменное, понимаешь?
– Откровенно сказать, не очень, – честно признался Курт и приглашающе кивнул: – Но давай дальше. Быть может, если не пойму, то хотя бы догадаюсь, о чем речь.
– К нему ведет множество нитей, – медленно подбирая слова, продолжила Нессель. – От разных людей, от сотен, даже тысяч, наверное. Эти нити – их желания и помыслы. Они все тянутся к нему и очень крепко на нем завязаны.
