Замыкавшие строй Тушин, Кудинов и Жарков сперва стали разворачиваться в тыл, как их, собственно, и учили, но потом поняли, что весь бой разгорался впереди, основной удар чехов пришелся по командиру, шедшим с ним радистам и первой тройке ядра. Группа сильно растянулась и это осложнило задачу нападавшим. Учения учениями, схемы с схемами, а жизнь оставалась жизнью, и Жарков решил поступить по своему.
— Не туда, — окликнул он уже метнувшегося вправо Кудинова. — Жора, — распластавшийся за валуном Тушин повернул голову. — Жорка! — командир тыловой тройки указал рукой на поднимавшийся с правой стороны дороги небольшой взгорок. — Остаёшься один! Понял? Тыл твой. Понял? Тыл!
Прижавшийся к камню, пулемётчик судорожно сглотнул, поспешно кивнул и прильнув к пулемётному прикладу сквозь прорезь прицела вгляделся в переплетение ветвей начинающегося метрах в пятидесяти леса.
— Куделя, за мной, живо, — Жарков начал взбираться по открывавшемуся за спиной пологому склону возвышенности. Он понимал, что оставляя в тылу лишь одного Тушина, сильно рискует, но посчитал риск оправданным.
Масляков спешно разворачивал радиостанцию. Одно движение — и над пригорком взметнулась чёрная стрела антенны. Тумблер, кнопка настройки — в радиостанции зашуршало…
Оставшись в одиночестве, Тушин вдруг почувствовал в душе тягучую беспросветность. Взбудораженное опасностью сознание твердило, что лучше быть вместе со всеми в бою, чем находиться вот так, здесь, одному. Лежать, вздрагивая от грохочущих за спиной выстрелов и вертеть головой во все стороны, не зная, где, когда и откуда придёт враг.
Ему было по настоящему страшно. Зябко поёживаясь, он вытащил из разгрузки и выложил подле себя обе гранаты, затем, подумав, отогнул «усики» чеки у одной, следом у другой. За этими нехитрыми, но привычными действиями пришло успокоение. В конце концов, он пулемётчик или кто?
Стряхнув с себя остатки страха, (возникшая в мышцах слабость ещё только-только начала рассасываться), Тушин принялся вести наблюдение. Страх сгинул, осталась только тревожная настороженность.
«Почти как при прыжке», — почему-то в голову пришло именно такое сравнение. — «Уже парашют раскрылся, стропы управления в руках, нос по ветру и ждать, ждать соприкосновения с землёй. А грохот выстрелов — это ветер, всего лишь сильный ветер, — тут же: — Ничего прорвёмся». Глаза, чуть приподнявшись над укрытием, скользили по сторонам. Пулемётчик отмечал и наиболее вероятные места появления противника и намечал возможности собственного маневра — смены позиции, но в душе всё же надеясь, что к нему вскоре присоединится кто-нибудь из своих.
Главарь банды Хан уже успел пожалеть, что так неосмотрительно связался с проходившей мимо группой спецназа. Но уж больно лакомой показалась добыча, столь лакомой, что он решил променять на неё и машину одного из руководителей местной администрации и должную пройти здесь по утру минную разведку. Увы, орешек показался слишком жёстким и неудобоваримым. Но менять что-либо было поздно. Хан чувствовал, что легкая победа начала превращаться в глупое поражение. К третьей минуте боя он уже не знал, у кого теперь больше потерь: у тех, на кого он устроил засаду или у самим нападавших. Спецы шли слишком разрозненно, слишком проворно убрались с линии огня, слишком быстро открыли ответный огонь. Они оказались чересчур обучены. Не рассчитывавшие на подобный отпор боевики занервничали. Появились первые раненые. Хан бы наверное уже отдал приказ на отход, если бы не был уверен, что русский командир убит или по крайней мере ранен. О практике нахождения командира в ядре группы, рядом с радистами, не знал только ленивый, но тем не менее спецы с маниакальным упорством продолжили придерживаться этой гибельной для себя тактики — командир в центре, рядом два бойца с радиостанциями.
«Жаль, — подумал амир, — радиста не удалось срезать первыми выстрелами. Но кто мог предугадать, что тот окажется таким не в меру шустрым? Да и не он один»…
— «Центр», я «Лес» мы попали в засаду, мы попали в засаду, — поспешно затараторил Масляков, и друг поняв, что, возможно, говорит впустую, умолк в ожидании ответа.
— Тебя понял, — «Центр», а точнее радист, сидевший на приёме, тоже не был настроен на долгое рассусоливание. — «Лес», ваши координаты? Приём.
— Мы на дороге, мы на дороге, — не зная точного местонахождения, Масляков беспомощно огляделся по сторонам в поисках командира группы, но того нигде не было видно. И он, поняв, что Полесьев остается всё еще там, на простреливаемом асфальте, колебался недолго, — на повороте дороги, — радист мысленно попробовал представить направление и пройденное, после последнего выхода в эфир, расстояние. Тяжело дыша, словно от длительного бега, Масляков вытащил блокнот радиста и открыл его на последней радиограмме, — наши координаты, наши координаты, — повторил Масляков, прикидывая нужные поправки. Трезво рассудив, что туда-сюда пару сотен метров сейчас ничего не сыграют, он уверенно стал докладывать…
— Радиста, достать радиста! — орал красный от гнева Хан, тыкая стволом в направлении укрывшегося за небольшим бугорком Маслякова. — Убить его! Муса, ко мне!
Откуда-то сбоку показался слегка растерянный Муса — Хановский гранатометчик. В руках он держал пробитый пулей и теперь уже совершенно бесполезный РПГ седьмой.
— Уйди прочь, — лицо Хана пошло пятнами, он пожалел, что у него не было с собой снайпера. Устраивая засаду, он думал, что тот ему ни к чему. Но он ошибся и теперь эта ошибка могла ему обойтись слишком дорого. Сейчас снайпер был нужен как воздух. Да и людей амир взял непростительно мало — полтора десятка моджахедов, и при этом кроме автоматов лишь один гранатомёт и один пулемёт. Не собираясь вести долгий бой, Хан рассчитывал подбить БТР или «мотолыгу», потрепать малость «пехоту» и, не дожидаясь, когда те опомнятся, оставить высотку, уйдя в окружающий её со всех сторон лесной массив.
— Хан, — сквозь треск выстрелов до главаря донёся голос Аслана, — слева.
Хан повернул голову и увидел, как вдалеке перебегают крошечные фигурки, всё ближе и ближе подбиваясь к обрывистому подножию высотки. Амир всё понял.
— Пулемётчика сюда живо… уничтожить! — Закричал он, совершенно забыв о радисте. Хан не мог допустить, чтобы спецназовцы поднялись наверх и вышли ему во фланг. Аслан кивнул и начал смещаться вправо, к упоённо строчившему из пулемёта Руслану. А сам амир поднёс к лицу рацию и отдал короткую команду тройке Исакова.
Жарков почти перевалил через вершину, когда под ногами у него стебанула короткая пулемётная очередь. Болью ожгло икру, и младший сержант, громко матерясь, повалился за обратный скат осёдланной ими высотки.
— Сейчас перевяжу, — прямо над ухом послышался взволнованный голос Кудинова, — сейчас я, сейчас.
— Я сам, — и срываясь на мат, — ё-маё, живо выбирай позицию, — младший сержант зубами разорвал ИПП. — И не дай- то бог тебя заметят, — Жарков погрозил кулаком застывшему подле него снайперу, — мочи гадов!
