Я перевел взгляд на старшого. Тот потел. «Макаров» перед его носом, кажется, тоже потел, но со сталью так бывает, если ее принесли с мороза.
– Дверь в кухню направо. Из нее видно эту дверь, – прошептал я ему, – держи кухню. Но стреляй только прицельно, там объект.
Потом я подмигнул и тихонько стволом револьвера попытался сделать щель между дверью и косяком пошире. Она заскрипела. Тогда я ударил ее ногой и вкатился в прихожую.
Выстрел из кухни ударил сразу же, едва я присел. Здорово, так среагировать и я бы не успел, а мне при стрельбе на скорость трех секунд для прицеливания с избытком хватает. Я прыгнул за стенку сбоку от кухонной двери, выставил револьвер и всадил три пули в худенького паренька, который дергался прямо под кухонной лампой с помповым «ремингтоном». Еще в тот момент, когда я стрелял, он мне показался знакомым.
Мои пули влепились ему в живот, в грудь и куда-то в область левого плеча. Скорее всего с ним было кончено. Он отлетел назад, но не очень сильно, и стал оседать. Но и у меня не хватило времени, чтобы отдернуться назад, за спасительный край дверного проема.
Откуда-то сбоку прозвучал, надымив, один, очень расчетливый выстрел, и левая нога, чуть выставившаяся за край двери, отскочила назад. Я посмотрел на нее, ткань на ладонь выше колена стала наливать кровью с внешней стороны. Он попал и ранил меня.
Почему-то именно в этот момент мне очень резким и ярким показался свет, идущий с кухни, и тени, лежащие передо мной на обычном дешевом московском паркете, и звуки зашуршавшей куртки опера, оставшегося по ту сторону двери, в коридоре…
Нет, опер не остался в коридоре, он вдруг вылез в дверь и выстрелил из своего «макарова». Стрелял он не очень точно, это было видно по его лицу… А этого нельзя было делать.
Он просто высунулся, и плохо выстрелил, и получил три пули в живот. Они отбросили его назад, к противоположной стеночке коридора, и я почему-то понял, что переоценил этого наружника. Никакой он был не матерый опер, просто спокойный и неумелый человек, который зарабатывал на жизнь только слежкой, но не стрельбой.
Прежде чем он опустил голову, чтобы увидеть свой вспоротый выстрелами живот, я выпал на левое плечо на пол, словно тренировал подсечку лежа, и выбросил вперед руки.
Но меня выручило, конечно, не то, что я высунулся очень низко, практически вровень с полом. Просто пока я выпадал из-за стены, Сэм, мирнейший и рассудительнейший фотограф, толкнул второго громилу в руки, сжимающие его «пушку».
Громила стал разворачиваться к Сэму, опуская «пушку», чтобы одним махом рассчитаться с этой мелкой, такой слабой помехой… Как раз эту сцену я и застал, плюхнувшись на пол. Револьвер сам запрыгал у меня в руке, впрочем, не сильно, у револьверов отдачи практически не бывает, как известно. Пули вошли в здоровяка, как булавки, пришпиливая свободную, спортивную одежду к его мощному, сильному телу…
Он упал на одно колено, попытался повернуться ко мне, Сэм уже стоял совсем в стороне. А я вдруг понял, что этот парень может еще повоевать. Он был готов еще стрелять, убивать, мстить… Тогда я не «астру», как можно было бы ожидать, как было бы разумнее и быстрее, – я вытащил «узи».
Конечно, я никогда не справился бы с этим в скоротечном огневом контакте, просто не успел бы, мне не позволили бы… Но и раненый громила стал медлительным. Кроме того, он не сразу увидел меня, а лишь когда я чуть привстал с пола на левом локте. В общем, меня спасло то, что я не промахнулся, когда всадил в него предыдущие две пули.
Его огромный пистолет, кажется, девятимиллиметровый, и мой автоматик заговорили одновременно. Он промахнулся, его руки уже гуляли от боли. Мой автомат резал свинцовой струей, как из шланга.
Он умер сразу, вся грудь у него была разворочена.
А за моей спиной все-таки упал на пол старший оперативник. Я оглянулся. Он завалился на пол, его голова свесилась, кровь под его брюками уже собралась в небольшую лужицу. Почему-то особенно яркой она показалась в тусклом свете коридорных ламп на белой руке, бессильно упавшей на кафельный пол. Тоненькой струйкой она выкатывалась из-под рукава и медленно исчезала между пальцами.
Хотя по инструкции полагалось оказать ему помощь, я не стал этого делать. Мне было ясно, что он мертв.
Из-за угла вышел Сэм. Руки его тряслись, лицо было искажено гримасой отвращения и страха. Он посмотрел на меня. Потом перевел взгляд на два трупа, развалившиеся на его кухне, и гулко глотнул.
– Я так и думал, что вы заметите мой сигнал. Нужно вызвать врача.
Я попытался подняться.
– Нет, подожди, со мной, кажется, не очень серьезно. Я и сам справлюсь. А остальным врачи уже не нужны.
Вдруг Сэм отдернулся, его лицо стало еще белее, чем мгновение назад. Я повернулся.
– Явился, не запылился, молодец.
Молодой опер разглядел труп своего товарища, меня, Сэма и то, что было на полу Сэмовой кухни, даже не изменившись в лице. Он был совершенно спокоен.
– Зато я могу вызвать «Скорую», – сказал он и спрятал свой пистолет в подмышечную кобуру.
Я поднялся. Нога болела, но не больше, чем от очень сильного удара, например, при выпаде снизу. Скорее всего я мог добраться до дому… Вернее, вернуться под крышу Аркадии.
– А вот с этим, – сказал я, – придется повременить. Дело в том, что нам нужна легенда для ментуры. Для наших шефов все должно быть, конечно, честно.
Глава 56
Я сел на кухонную табуреточку, ощупывая ногу, пробитую навылет, с целой костью, иначе я не смог бы стоять, и начал расследование. Вернее, заметание следов…
Я обратился к Сэму.
– Ну, рассказывай. Как ты их впустил? – на вежливость и реверансы у меня не было сил.
Он пожал плечами.
– Они ждали, пока мы вернемся, на верхнем лестничном марше. Когда вы ушли, они спустились и позвонили. Я думал, это вы, очень уж быстро они позвонили, я даже разуться не успел.
Я посмотрел на его ноги, верно, он был в высоких зимних ботинках.
– Чего они хотели?
Он снова пожал плечами.
– Наверное, собирались выяснить, что имела в виду Клава, когда писала мне это письмо.
– Они знали о письме?
Сэм кивнул. Я повернулся к оперу.
– Вызовешь телефонистов. Пусть обыщут тут все.
Опер нахмурился.
– Меня не послушают, может, вы сами?..
Я взбеленился, но вида постарался не подавать.
– Парень, ты остался сзади, когда нужен был тут. Если бы не это, может, твой напарник был бы жив, – это было очень жестко и скорее всего не соответствовало правде, но он должен был, черт подери, чувствовать ответственность за происшедшее, а этого пока не замечалось. – Если я напишу как все было пункт за пунктом, тебя так начнут давить, что мясной фарш покажется монолитным и неделимым, поэтому помалкивай и выполняй распоряжения.
