— Что, друга встретили? — поинтересовалась девушка, и Корсар ответил:
— Да нет, пожалуй, — и Казак добавил с горечью:
— Обознались…
Неприятный осадок от встречи с Хомяком остался в душе обоих летчиков на весь вечер. Несмотря на праздничную обстановку ресторана и действительно вкусные, хотя и обжигающие рот блюда, разговор у них не клеился, и Наташа вскоре откровенно заскучала, а заскучав, обиделась на кавалеров. Просидев за столиком около получаса, она не выдержала и заявила, что у нее болит голова, что завтра много работы, и вообще она не видит смысла убивать время дальше. Корсар вызвался проводить ее, но она отказалась и быстро ушла, независимо постукивая каблуками по мраморным плитам пола.
— Ох, надо было Хомячине в морду съездить, — сообщил Казак, посмотрев ей вслед. — И нам настроение испортил, а через нас — и ей тоже.
— Не бери в голову, — успокоил его Корсар, — Наташка, она как порох. Вспыхнет так, что ой, а через полчаса прямо такая милочка…
— М-да… — Казак глянул на стоящую на столике бутылку с дорогим легким вином, взятым ради девушки, и поморщился. Корсар понял его мысль и взмахом руки подозвал официанта. Тот явился мгновенно и, быстро оценив обстановку, жестом фокусника перегнул папку с меню, потом еще раз и лишь потом подал ее гостям. Теперь меню в папке оказалось на русском языке, и по-русски же было напечатано сверху:
«Уважаемые господа Администрация просит предупреждаться: употребить спиртное напитки в большом количестве на территории Эмирата Дубай возможно с без последствий в не Общественных места».
Глянув через плечо Корсара, Казак присвистнул:
— Это ж сколько денег надо иметь, чтобы в большом количестве употребить-то? Они что, озверели?
— Это ж Восток, дело, как известно, тонкое, — ответил Корсар и сделал заказ. Пол-литра «Старой Московской» облегчили его кошелек на сумму, которой в Москве хватило бы, чтоб в стельку напоить компанию из трех человек, да и еще и на утреннее пиво осталось бы.
— Мусульмане, одним словом, — продолжил он, — Вас-то, наверное, на спецсамолете не шибко таможня трясла, а на нашем рейсе что творилось… Мужичок, со мной рядом летевший, только в самолете узнал, что водки больше двух литров на рыло с собой нельзя ввозить. Так он, чтобы врагу не доставалось, принялся ее прямо по ходу дела изничтожать.
— И как? — с сочувствием к неизвестному мужичку спросил Казак.
— Известно как. Пришлось выводить под белы руки. Причем, что интересно, одну лишнюю бутыль он-таки уговорил, а вторую только до половины осилил. Так эти полбутылки у него изъяли, опечатали и расписку дали. Мол, на обратном пути отдадут.
— А кому расписку-то дали, ведь он же лыка не вязал, говоришь?
— Я рядом случился, мне и дали. Так ведь мужичок наутро очухался и за распиской пришел. Чтоб его кровное добро не пропало. Хозяйственный такой, навроде Хомяка.
— Да уж, — помрачнел Казак. — Времени даром не тратил…
Он хотел еще что-то сказать, но официант принес запотевшую бутыль, одним артистическим движением открутил пробку, предупредительно разлил по стопкам первую порцию и исчез.
— Эк их тут выдрессировали, — усмехнулся Корсар и поднял стопку.
— Давай, Казак, за… За нас всех. За Деда, за нас с тобой и даже за этого куркуля толстопузого. Все-таки как ни крути, а свое дело мы сделали.
Они чокнулись, выпили, осадили мудреным салатом — при желании в нем можно было разглядеть несколько кусочков соленого огурца, так что в качестве закуски этот салат хоть как-то соответствовал русским традициям.
Казак повертел в руке пустую стопку и тихо спросил:
— Слушай, Пират, вот ты сказал: мы на Балканах свое дело сделали. Сказал ты хорошо, а вот если честно, сам-то как думаешь? Я иногда задумываюсь: а сделали ли мы там чего-нибудь… Ну ясно — нашими стараниями там на сколько-то больше танков у хорватов погорело. Американы кой-чего тоже недосчитались, как это у них говорится, деньги налогоплательщиков… Но по большому счету: мы там не зря были, а?
Корсар молча разлил еще по одной и только после этого заговорил:
— Нет, Казачина, не зря. Помнишь наш последний вылет? Я ведь тогда, после того как катапультировался, очень удачно приземлился. Представляешь: деревушка или поселок, площадь, кафана, столики под открытым небом. В четырех километрах к югу вовсю идет стрельба, а за столиками сидят и пьют пехотинцы из резерва — последнего резерва, заметь. С ними офицеры тоже, сидят… И все знают: часа через два, а самое большее к вечеру, им идти. туда же, за четыре километра к югу. А после них идти будет уже некому, понимаешь, вообще некому! И не то чтобы они там все герои, солдатня как солдатня, в другой раз из них половина бы с удовольствием разбежалась — да только им и бежать некуда, все уже под хорватами да босняками. Корсар потянулся к стопке, но брать ее не стал.
— И вот прямо на них с неба опускается парашют, а под парашютом болтаюсь я. Отцепил купол и, как был, туда же, к столикам, потому что у меня ситуация такая же: база разгромлена, бежать некуда, остается только сидеть и ждать… Был, конечно, вариант, что прилетит друг-волшебник в голубом вертолете — но будет он еще и в голубой каске. И поступит со мной, как с наемником, по всем международным соглашениям. Словом, сел я там за столик и заквасил с этими ребятами. Сидели так до вечера, потом до утра, потом до полудня. Не то чтобы пьяные были все, а такое, знаешь, странное состояние: вроде мозги ясные и руки-ноги слушаются, а восприятие перекошенное. Так вот, к полудню следующего дня даже с этим перекошенным восприятием мы поняли: что-то изменилось.
Корсар вздохнул:
— Ты не поверишь, наверное, но словно вот давило что-то сверху долго-долго, а потом этот гнет сняли. Никто еще не знал ничего, а камень с души упал. Не знаю, чем это объяснить… Уже потом стало известно, что янки повернули оглобли и начали эвакуацию своих экспедиционных сил. Вот тут-то пьянка и пошла, да такая, что чуть эту деревню не сожгли к чертям собачьим. А я там как бы ни к чему не прислоненный. Потом машина пришла, раненые там, несколько здоровых бойцов, и над ними старшим — наш особист разлюбезный, Малошан. Ободранный, рука на перевязи, но рожа… Никогда б не подумал, что он умеет так улыбаться. Вот он-то мне на радостях и рассказал, что американов в основном достали потери, которые они от авиации понесли. Трансбалканцы, хоть и были на грани военного краха, напоследок им так вмазали, что мало не показалось, хотя и потеряли на этом почти все, что у них осталось. А теперь вспомни, кто АВАКСа тогда валил? Но самая штука была в том, что штатники сами не поверили в полный разгром сербских ВВС. Наш последний вылет как раз и укрепил американов в мысли, что их и дальше будут валить. Он наконец приподнял стопку:
— Так что будь уверен. Мы не зря там были. Что по маленькому, что по большому счетам. Будь.
— Будь, — согласился Казак, и Корсар закончил:
— А что до Хомяка — ему, наверное, от природы не дано что-то чувствовать, кроме своего собственного благополучия. Осуждать за это глупо. Он ведь не струсил, не предал — просто сделал свое дело от и до. А взваливать на шею что-то сверх того… Посчитал, прикинул и не стал.
