— Нет, не очень. Вы же не дали мне все сказать!
— Прошу прощения!
— Так вот, я решила побежать. Все равно, если утонуть, это лучше, чем изнасилуют. Они даже гнаться не стали. Смеялись: «Беги-беги! Когда увязнешь — кричи, вытащим!» А я все равно побежала. Ничего не видела, ничего не запомнила. Там, в болоте, наверху торф, а внизу вода. Все шатается, но ноги не провалились. Потом стало твердо, я побежала через лес, но не знаю куда. Сперва было еще светло, потом стало темнеть. Иду вправо — все лес и лес, иду влево — то же самое. Один раз даже опять к болоту пришла. Потом стало совсем темно. Еще много-много ходила, потом вышла к шоссе. Два часа ждала — ни одной машины. Потом проехали какие-то тракс, не остановились. А потом — вы…
— Не испугались? Ведь это могли быть ваши похитители?
— Это я стала думать после. Но сейчас уже не думаю.
— Вот и хорошо. Значит, поворачиваем на Саватеево.
С этими словами Сухарев свернул направо, проехав мимо указателя, на котором значилось: «п. Саватеево — 10 км».
ОСЛОЖНЕНИЯ
Дорога тут тоже была асфальтовая, но, конечно, поуже, только-только разминуться. К тому же она все время виляла между пологими холмами.
— Извините, — сказала Хэли-Галя, — как вас надо звать?
— Можно Станислав Аркадьевич, а можно — дядя Стас.
— Дядя Стас лучше. А просто Стас — нельзя?
— Нельзя, — ответил Сухарев, — у нас с вами слишком большая разница в возрасте.
— О’кей, дядя Стас. Долго еще до поселка?
— Пять километров. Минут за пять доедем…
— А можно быстрее?
— Лучше не надо, — Станислав Аркадьевич уже увидел впереди световое пятно от фар, брошенное на придорожные кусты еще не выехавшей из-за поворота машиной, — тут кое-какое движение имеется.
Фарами светила «Татра»-лесовоз. Когда она вынеслась из-за поворота, внезапно раздался звучный хлопок. Сухарев мгновенно понял: камера лопнула! И прижал педаль тормоза. Вовремя! Передок «Татры» ерзнул к обочине, перелетел через кювет, звучно лязгнул бампером о толстую елку. Жалобно зазвенели сыплющиеся на капот стекла кабины, а прицеп с бревнами встал поперек дороги — фиг объедешь. «Восьмерку» несло прямо на него!
— Oh, God! — истошно завопила Галя, инстинктивно упершись ногами в «бардачок» и закрыв лицо руками.
Но Сухарев все-таки сумел тормознуть вовремя — «восьмерка» не доюзила до прицепа всего на метр или чуть больше. Чисто инстинктивно заглушив мотор, еще не сообразив, что остался жив, Станислав Аркадьевич трясущимися руками вынул «Яву» из кармана куртки, выдернул сигарету и закурил.
Галя очумело озиралась по сторонам, лязгала зубками. «Бедняжка, — пожалел Сухарев, — столько стрессов за одни сутки! Так и свихнуться недолго!»
Из кабины «Татры», кряхтя и матерясь, вылезли дальнобойщики.
Станислав Аркадьевич открыл дверцу и спросил:
— Живы, ребята?
— Ага, — кривясь от боли, сипло отозвался один, в потертой коричневой кожанке. — Но пару ребер сращивать придется! Ты как, Валентин, без проблем?
— Щеку порезал малость, — сообщил более молодой напарник, — а так ничего! Пластырем заклею. У тебя крепче, Степаныч, хлещет вовсю, зашивать надо.
— Покамест перевяжем. Где аптечка, а?
Валентин вернулся в кабину, стал копошиться, бормоча:
— Фиг знает, куда завалилась…
Сухарев взял из «восьмерки» свою аптечку, подошел к водителям, поглядел.
— Точно, шить придется, — произнес он, разглядывая глубокую рану на лбу у Степаныча. — Почти до кости рассек!
— Дай закурить, корешок! — попросил Степаныч. — Никотин, говорят, свертываемость крови улучшает…
— Докуривай! — Сухарев сунул еще и наполовину не сгоревший бычок в рот водителю, и тот с жадностью затянулся.
— Спасибо, выручил!
— Пошли, забинтую! — предложил Станислав Аркадьевич. — А то твой малый еще полгода искать будет.
— Попробуй, если сумеешь, — Степаныч присел на подножку, а Сухарев, вытащив из аптечки йод, бинт и вату, принялся бинтовать лоб. В это время из «восьмерки» вылезла Галя и тоже подошла к пострадавшим.
— Я могу помочь?
Валентин, все еще рывшийся в изуродованной кабине «Татры», услышав ее голос, встрепенулся, вылез из правой дверцы и, обойдя капот передка, а заодно и покосившуюся елку, приблизился к девице.
— Лена, это ты?! — спросил он с надеждой.
— Вы ошиблись, — недоуменно ответила гражданка США. — Меня зовут Галя.
— А мне тоже голосок знакомым показался! — морщась от йода, заметил Степаныч. — По-моему, этой зимой мы тебя в Москву подвезти собирались. Да оба чуть концы не отдали!
— Всю эту зиму, — возмущенно произнесла Галя, — я жила дома и никуда не выезжала! Кроме того, я даже в Штатах на хичхайк не езжу!
— Не верти головой, земляк, — попросил Сухарев Степаныча, — а то повязка фиговая получится.
— Не, ну ты скажи на милость! — проворчал тот. — Как ты меня обозвала, а?
— У них так автостоп называется, — успокоил Станислав Аркадьевич своего пациента. — А те, которые голосуют, — «хичхайкеры».
— Так она что, в натуре, американка? — удивился Валентин. — И по паспорту?
— И по паспорту, — уверенно подтвердил Станислав Аркадьевич, хотя Галя ему паспорта не предъявляла. Вообще-то вполне можно было предположить, что юная леди самая обычная российская плечевая прошмандовка, обслуживающая на данной трассе дальнобойщиков, а вся история про похищение американских граждан дикой русской мафией — чистой воды вымысел.
— Значит, обмишулился ты, Валька! — прокряхтел Степаныч. — А то я уж думал, блин, что это не девушка, а злой рок!
Валентин, однако, посветил на Галю фонарем и сказал:
— А мне кажется, что вы все-таки Лена!
— Когда кажется, молодой человек, надо креститься! — довольно строгим тоном посоветовал Сухарев. — Не знаю, в чем именно провинилась та девушка, которую вы знаете как Лену, но эту зовут Галя, и она американская гражданка.
— Ну, вообще-то, она ни в чем не провинилась… — стушевался Валентин, — просто с той, которая Лена, мы очень неожиданно расстались…
— Так, — перебил его Станислав Аркадьевич, смазывая йодом мелкие порезы, ссадины и царапины на физиономии Степаныча. — Вам, юноша, тоже следует доврачебную помощь оказать. Потому что пластырь, который вы налепили грязными руками и без антисептики, может стать первым шагом к смерти! Анаэробы столбняка еще никто не упразднял!
— Можно подумать, у вас руки чистые, — проворчал парень. — А вы кто, доктор?
— Частично, — объяснил журналист-эколог. — Я перекисью руки протер, между прочим.
