— Да, – протянул Абзац.
Паша поднял голову, придав лицу сочувствующее выражение:
— Я понимаю твои чувства, но пойми и ты меня.
— Пойми себя сам!
— Не высаживайся на коня! Пока ничего не случилось, кроме того, что ты упустил пистолет. Что касается твоей девушки, то с ней все в порядке. Тем более что мы можем позвонить им прямо сейчас. Ты сможешь поговорить с ней и сам убедиться, что она в надежных руках. Давай звони!
— Дай телефон.
— Звони со своей «трубы».
— Так она же… – Абзац вынул из кармана «трубу» с черной розочкой на экране и недоуменно крутил в руках, – она же с односторонней связью!
— Ну, ты даешь! – расхохотался Паша. – Это ж так – шутка. У нас в офисе все любят пошутить. Ты что, поверил? Какая односторонняя связь!? Бред. Ты даже не пытался позвонить с него? Ну, не думал, что ты так лоханешься.
— А что тут такого?
— Ничего. Пить меньше надо! Давай звони, я скажу номер.
— А может, ты еще знаешь, как убрать эту ублюдочную розочку с экрана? – в голосе Абзаца слышалось крайнее раздражение. Все-таки эта черная розочка ассоциировалась у него с «печатью смерти», о которой Паша болтал за завтраком.
— Конечно, знаю, – весело отозвался Паша. – Одна минута – и розочка исчезнет. Она что, тебе мешает?
— Она меня выводит из себя!
— Я ее уберу.
— Сделай милость.
Несколько движений – и черная роза исчезла с болотной зелени экрана. Абзац вздохнул с облегчением: наконец-то он избавился от своей «черной метки – печати смерти». Теперь он точно знал, что ему повезет, иначе быть не может.
— Теперь звони! – сказал Паша. – Я скажу номер.
— Говори…
Абзац ввел продиктованный номер в адресную книгу, но звонить не стал. Сейчас это не имело никакого смысла.
Абзац и Паша отправились на поиски безумного мента.
В машине Паша настаивал, чтобы Абзац позвонил по обновленной (без розочки) «трубе» похитителю Лики, но он не стал звонить. Позвонит тот, кто выживет.
Абзац вел машину, а Паша дремал, сидя рядом с ним на переднем сиденье. Его спокойствию можно было позавидовать.
Глава 9
В глубине трехкомнатной квартиры старинные часы вызванивали менуэт.
Матвей Матвеевич отпер ящик письменного стола, который был весь занят миниатюрами. Они сверкали в плоских золоченых рамках и казались драгоценными эмалевыми орденами под толстым стеклом из слоновой кости, в красках, то великолепно сохранившихся, то слегка выцветших.
На тыльной стороне миниатюр, иногда тоже под стеклами, были спрятаны вензеля, сплетенные из русых и темных волос.
Кто-то когда-то их хранил, носил у своего сердца, любовался дорогими чертами. Но угасли люди, как тени, и остались только бледные образы их и неясные воспоминания.
Матвей Матвеевич спрятал миниатюры обратно в стол. Подлил коньяку. Выпил и задумался. Мысли были неприятные.
Пот крупными каплями выступил на лбу и висках Матвея Матвеевича, лицо его как-то внезапно осунулось.
Матвей Матвеевич думал о Вадиме Свирине. Когда он умрет, Вадим возглавит фирму…
Он вспомнил Вадима застенчивым, даже робким молодым человеком с завидным качеством – тот умел молчать, когда надо было молчать, и говорить только тогда, когда спрашивали. Под опытным руководством Матвея Матвеевича юноша успешно продвигался по службе, с каждым годом обретая уверенность в себе и даже, как иногда казалось Матвею Матвеевичу, становясь шире в плечах.
Нервный звонок в прихожей возвестил о приходе Свирина. Матвей Матвеевич ждал его, даже специально отпустил домработницу – на всякий случай, чтобы потом не сболтнула лишнего. Он приподнялся, застегнул пиджак на все пуговицы и пошел открывать.
Матвей Матвеевич тихонько приоткрыл дверь, как будто открывал шкатулку с драгоценностями, словно ожидая увидеть очередную миниатюру, сверкающую в золоченой рамке.
Но эта была не миниатюра, это был любимый ученик Вадим Свирин, нерешительно замерший на пороге квартиры, словно не решаясь войти.
— Проходи, проходи, – приветливо заговорил Матвей Матвеевич, открывая дверь Свирину.
Обычно это делала домработница, похожая на солдата. А теперь, судя по всему, ее не было дома. Это обстоятельство Вадим успел отметить про себя.
— Проходи, проходи, – дружелюбно повторил Матвей Матвеевич, и слово это отозвалось в ушах Свирина как «проходимец».
Свирина даже передернуло. «Так нельзя, – подумал он. – Если так пойдет и дальше, то, чего доброго, начну страдать слуховыми галлюцинациями, а потом и зрительными. Нет, у меня есть воля, надо взять себя в руки. Но в этой квартире, набитой антиквариатом, померещиться может все что угодно. Ведь антиквариат – это вещи, принадлежащие мертвым».
Матвей Матвеевич закрыл дверь, и Вадим Свирин проследовал за ним в гостиную.
В комнате было неуютно, как будто в ней давно не жили. На одной стене висели неидущие часы – свидетельство того, что в этой квартире остановилось время. На стене напротив висели часы, стрелки которых двигалась по циферблату с ускорением… На что могли намекать эти часы, даже страшно подумать. Жизнь быстротечна – это ясно, но как можно поверить в свою собственную смерть? Пока живешь, кажется, что жизнь – игра.
В других комнатах тоже были часы… Они перекликались мелодичным звоном – или играли менуэты, или вызванивали каждые полчаса другие старинные мелодии.
Эта квартира была ни на что не похожа, время в ней застыло.
В молчаливых, удаленных от улицы комнатах словно раздавались загробные звуки и бродили призраки прошлых веков.
— Что будешь пить? – спросил Матвей Матвеевич. – Лично я предпочитаю коньяк.
— Я буду то же, что и вы.
Шлепая тапками, Матвей Матвеевич сходил в потайную комнату и вернулся с двумя невысокими стаканами, наполненными его любимым коньяком «Квинт».
Матвей Матвеевич отхлебнул из своего стакана:
— Твое здоровье! Присаживайся, пожалуйста, – он указал на антикварное кресло. – Выкладывай, что там с нашим курьером?
Свирин колебался некоторое время, прежде чем ответить.
— Что, пока никаких успехов?
— Проблемы…
Свирин хотел ответить, но сразу почему-то замялся. Его глаза сузились, стали маленькими и злыми. По его лицу было видно, что он соображает, что бы такое наплести. Антикварщик это видел, для него все было ясно как божий день. Он всегда знал, кто врет, а кто предельно правдив: А обмануть его было почти невозможно. Он понимал язык телодвижений, мимики, жестов и поз. У него были навыки получения и передачи информации без искажений.
