То же самое было и с Лермонтовым. Смертельно раненный, он умирал под дождем. Хотя по правилам в обязанности секундантов входило обеспечение поединка доктором и экипажем для раненого.
И что из этого вышло? Один из секундантов сразу же после выстрела Мартынова вызвался съездить в Пятигорск от живого еще Лермонтова за доктором и экипажем, а через два часа вернулся к месту дуэли без экипажа и без врача. Потом Васильчиков (а это был именно он) утверждал в воспоминаниях, что он заезжал к двум «господам медикам», но получил от них одинаковый ответ, что из-за «дурной» погоды они выехать к раненому не могут, а приедут на квартиру, когда его доставят в город. Поэтому боевой кавказский офицер Дорохов после дуэли обвинял в убийстве не только Мартынова, но и всех четырех секундантов.
К кому из докторов обращался Васильчиков? Вопрос остается без ответа. Но удивительно странным кажется поступок профессора медицины Дядьковского, через несколько дней после убийства Лермонтова внезапно покончившего жизнь самоубийством, отравив себя большой дозой лекарства.
Как бы то ни было, а смертельно раненный Лермонтов лежал под проливным дождем не перевязанный, медленно истекавший кровью. Секунданты даже не догадались защитить Лермонтова от проливного дождя: перенести его под кусты, соорудить укрытие. Они находились в окрестностях Пятигорска, но не проявили настойчивости, чтобы перевезти раненого в город.
Извозчики не желали ехать в сильный дождь за раненым.
Тело доставили в Пятигорск слуги Лермонтова и Мартынова Иван Вертюков и Илья Козлов на телеге, нанятой в городе.
Погруженный в мысли об одинокой смерти, Абзац сам не заметил, как въехал в Пятигорск. Необходимо было остановиться, собраться с мыслями. Он припарковал машину перед каменной оградой, за которой красовался старинный, характерный для начала позапрошлого столетия двухэтажный дом с венецианскими окнами и балконами. Этот дом был чрезвычайно живописен, перед ним разрослась акация, посаженная здесь, судя по всему, очень давно. Абзац вылез из машины и решил пройтись по городу с одним-единственным желанием – проветрить мозги.
Он пошел вдоль каменной ограды и вышел к церкви, от которой на него повеяло покоем. Он вошел в собор. Служба завершилась, но люди не расходились.
Абзац заметил старого человека, стоящего на коленях перед образами, где изображена Тайная Вечеря, на которой Иуда, опускавший руку с кусочком хлеба в солонку, был изображен в виде бритого молодого человека – того и гляди, достанет ключи от иномарки.
Старик повернул к Абзацу лицо и, как будто извиняясь, с застенчивой улыбкой сказал:
– Молиться надо.
Абзац почувствовал невольный прилив религиозности. Вера молящегося нашла отклик в его душе. Он склонил голову и приложил правую руку к груди. Но потом, как бы устыдившись своей слабости, повернулся и пошел к выходу.
Его трудно было назвать примерным христианином… Это был человек нарушивший все Десять заповедей, в том числе главную – НЕ УБИЙ. Его мать ходила в православную церковь, но ей многое импонировало в индийской философии. Очень многое. А в православии были вещи, которые она не принимала. Например, что некрещеные лишаются благодати, что все некрещеные погибнут в аду. Почему? Говорила об этом сыну, а ему было все равно. «Как она там теперь? – подумал о матери Абзац. – Может, поставить свечку за упокой ее души?»
Пока Абзац думал о свечке, на середину правого притвора вынесли черный бархатный поминальный столик. Абзац остановился. «Вот, кстати, и панихида, – подумал он. – Чужое горе. Горе вот этой одетой в траур пожилой заплаканной женщины, этих людей, утешающих ее».
При первых же словах панихиды он весь похолодел.
«… Душу убиенного новопреставленного раба Твоего Михаила», – читал батюшка, помахивая кадилом.
Все это слишком походило на сон. «Михаил, конечно, не Лермонтов, но почему такое совпадение?», – думал Абзац, следя за тем, как свет, падая из верхних окон, снопами пронизывал сизый дым ладана, и, словно в ответ его мыслям, пожилая женщина в трауре зарыдала на всю церковь: «Миша… Миша… Миша…»
Ее бросились успокаивать. Сторож принес воду. Она стучала зубами о стекло стакана, и распухшие губы не втягивали ни капли.
Абзац тихонько отворил церковную дверь и вышел. Тяжелая дверь храма захлопнулась.
Через несколько минут Абзац перешагнул границу настоящего и прошлого – через стилизованную калитку шагнул на территорию Лермонтовского заповедника. Он был сыном музейной сотрудницы, поэтому испытывал к музеям определенные сантименты.
Абзац заказал экскурсию. Для одного. Плати деньги – и неважно, сколько экскурсантов: один или большая галдящая группа.
К нему вышла приветливая девушка-экскурсовод. Блондинка. С белозубой улыбкой она пояснила:
– Последние месяцы своей жизни Лермонтов провел в небольшом домике на тогдашней северной окраине города. В 1884 году по инициативе русского драматурга Островского здесь была установлена мраморная доска: «Дом, в котором жил поэт М. Ю. Лермонтов». С 1912 года этот домик стал музеем. В «Домике Лермонтова» представлены личные вещи поэта, воссоздана обстановка его времени. Дом Верзилиных – литературный отдел музея «Домик Лермонтова». Находится недалеко от «Домика Лермонтова». В нем жила семья генерал-майора Верзилина, здесь часто бывал Лермонтов, иногда он развлекал себя и других остроумными экспромтами. Вечером 13 июля 1841 года здесь, в гостиной, произошла ссора Лермонтова с Мартыновым, послужившая поводом для дуэли. Первый биограф Лермонтова П. Висковатов писал: «Нет никакого сомнения, что господина Мартынова подстрекали со стороны лица, давно желавшие вызвать столкновение между поэтом и кем-либо из малоразвитых личностей». В доме Верзилиных развернута экспозиция «Лермонтов на Кавказе», включающая исторические документы, автографы поэта, его картины и рисунки. Сам Лермонтов жил в доме капитана Василия Ивановича Чилаева, служившего тогда в Пятигорской военной комендатуре. Дом этот остался и через 30 лет неизменным. Его посетил Мартьянов, который подробно описал жилище:
«Одноэтажный, турлучный, низенький, он походит на те постройки, которые возводят отставные солдаты в слободках при уездных городах. Главный фасад его выходит во двор и имеет три окна… Сбоку домика с правой стороны пристроены деревянные сени с небольшим о двух ступенях крылечком. Стены снаружи обмазаны глиной и выбелены известкой. Крыша тростниковая с одной трубой. В сенях ничего, кроме деревянной скамейки, не имеется. Из сеней налево дверь в прихожую.
Образ жизни Лермонтова, по рассказу Чилаева, был самый обыкновенный и простой… Квартира у него со Столыпиным была общая, стол держали они дома и жили дружно. Заведовал хозяйством, людьми и лошадьми Столыпин. В домике, который они занимали, комнаты, выходящие во двор, назывались столыпинской половиной, а выходящие в сад – лермонтовской. Михаил Юрьевич работал большей частию в кабинете, на том самом письменном столе, который стоял тут и в 1870 году. Работал он при открытом окне, под которым стояло черешневое дерево, сплошь осыпанное в тот год черешнями, так что, работая, он машинально протягивал руку и лакомился ими. Дом его был открыт для друзей и знакомых, и, если кто к нему обращался с просьбой о помощи или одолжении, он никогда и никому не отказывал. Вставал он неодинаково, иногда рано, иногда спал часов до девяти и даже более. Но это случалось редко. В первом случае тотчас, как встанет, уходил пить воды или брать ванны и после пил чай, во втором же – прямо с постели садился за чай, а потом уходил. Около двух часов возвращался домой обедать, и почти всегда в обществе друзей-приятелей. Поесть любил хорошо, но стол был не роскошный, а русский, простой. На обед готовилось четыре-пять блюд по заказу Столыпина, мороженое же, до которого Лермонтов был большой охотник, ягоды или фрукты подавались каждодневно. Вин, водок и закусок всегда имелся хороший запас. Обедало постоянно четыре-пять, а иногда и более приглашенных или случайно приходивших знакомых, преимущественно офицеров. После обеда пили кофе, курили и балагурили на балкончике, а некоторые спускались в сад полежать на траве, в тени акаций и сирени. Около шести часов подавался чай, и затем все уходили. Вечер, по обыкновению, посвящался прогулкам, танцам, любезничанью с дамами или игре в карты…»
