Огромным усилием воли я сохранил ясность мышления, но ноги стали ватными, и я сел в кресло.
Я поднял голову.
На меня смотрели две пары глаз.
И они казались мне настолько далекими и чужими, будто принадлежали инопланетянам, которые парили высоко над землей.
Я так ничего и не вспомнил.
Опер
В последнее время я входил в кабинет уже бывшего начальника областного управления по борьбе с организованной преступностью полковника Саенко без стука.
Он мне до такой степени опротивел своим лизоблюдством по отношению к власть имущим, что я видал и его, и свою службу в гробу в белых тапочках с черными шнурочками и готов был подать рапорт на увольнение по первому требованию.
Но «бывший» меня почему-то стал бояться как черт ладана. Особенно после событий с Шалычевым, в которых я сыграл сольную партию на трубе.
То есть «спустил в трубу» нескольких мафиозных воротил.
Правда, чужими руками.
Но к новому шефу я постучал — негромко и интеллигентно, без спешки и напора.
— Войдите!
Голос Латышева был низок, но чист и звучал как отдаленный гром ранней весной.
Я вошел.
Наши взгляды столкнулись и, наверное, высекли искры — я никогда не ощущал особого трепета перед начальством.
— Майор Ведерников?
— По вашему приказанию…
— Присаживайтесь.
Я сел.
Латышев листал какие-то бумаги, грызя чубук курительной трубки из вишневого дерева. Но воздух в кабинете был чист, в отличие от помещений, где обретаются заядлые курильщики.
— Привычка, — буднично сказал Латышев, не поднимая головы. — Курить бросил года два назад, а вот эту «соску» — никак. Без трубки вроде чего-то не хватает.
Черт! Он что, мысли мои читает?!
— Нет, мысли я читать не могу.
Латышев наконец оторвался от бумаг и взглянул на меня с насмешливым выражением.
— Это я вам пыль в глаза пускаю. Просто немного опыта, чуток наблюдательности, малая доза интуиции — и перед вами дедуктивный метод Шерлока Холмса в дистиллированном виде. Когда-то увлекался…
Я только кивнул, соглашаясь.
С чем? Хрен его знает…
Полковник просто болтал, чтобы «вытянуть» сотрудника на себя, растопить ледок опаски и некоторого неприятия, что всегда бывает, когда приходит новый начальник и никто из подчиненных не знает, что это за гусь.
Полковник просто меня прощупывал — первое впечатление обычно самое яркое и точное и впоследствии очень редко подводит.
Если, конечно, человек не без мозгов в голове…
— В каких отношениях вы были с Саенко? — вдруг спросил Латышев.
И вперил в меня тяжелый прищур.
— В служебных, — не задумываясь, резко ответил я и внутренне подобрался.
Вопрос мне не то что не понравился, а и вовсе вызвал приступ злобного неприятия.
— Не сомневаюсь.
Глаза Латышева потухли, и он снова опустил взгляд на бумаги.
— Правда, у меня есть сведения, что вы были с ним не в ладах. Конфронтировали. И достаточно жестко.
— К чему эти разговоры, товарищ полковник? Саенко, как я понимаю, дело прошлое.
— Не скажите…
Латышев достал из ящика стола большой конверт и вытащил из него черно-белую фотографию размером 18 на 24.
— Саенко исчез. Сгинул, будто его корова языком слизала.
— А нам что за дело? Из органов, насколько меня успели сегодня просветить, он уволился… какие проблемы?
— Большие. Он был под следствием и дал подписку о невыезде. Об этом знает очень ограниченный круг лиц.
— Найдется…
Я едва сдержался, чтобы не сказать грубость — видал я вашего Саенко… болт ему в глотку, паскуднику. Найдется, потому что дерьмо не тонет и в огне плохо горит.
— Подобные ему «ценные» кадры бесследно не исчезают. Скоро всплывет в столице или еще где, каким-нибудь советником, референтом, юрисконсультом и так далее.
— Действительно, такие, как Саенко, не тонут… Но факт налицо — он буквально испарился. И самое отвратительное в этой истории заключается в том, что мы потеряли сотрудника, занимавшегося делом Саенко.
— Кто?
— Вы его не знаете. Он из центрального аппарата.
— Наружка?..
— Совершенно верно. Вы сами понимаете, что местных сотрудников правоохранительных органов привлечь к разработке Саенко мы не могли.
— Понимаю… Как это случилось?
— В том-то и дело, что мы сами не знаем. Парень лежал в кустах неподалеку от дачи Саенко. На левом виске убитого был синяк размером с небольшую монету. И все. Никаких видимых повреждений.
— А что показало вскрытие?
— Ничего. Кости целы, следов отравления не обнаружено, кровоизлияния во внутренних органах нет, сердечно-сосудистая система — дай бог каждому… живому; короче — загадка.
— Он мог умереть от болевого шока.
— Как это?
— В Афгане в нашем подразделении был подобный случай: солдату разведбата во время поиска в горах на голову свалился совсем маленький камешек, и он умер практически мгновенно. Та же самая картина — темное пятнышко на виске. Так называемая болевая точка, узел нервных окончаний.
— Откуда вам это известно? — Латышев смотрел на меня, будто целился.
— Мне объясняли спецы по рукопашному бою. В экстремальных ситуациях, когда все чувства обострены до предела, болевые точки как бы проявляются, всплывают из глубины тела к кожному покрову, и любое точное попадание в эти ахиллесовы пятки может вызвать летальный исход.
— То же самое говорили и консультанты из столицы, — сказал Латышев.
— Значит, я прав.
— Но все равно врачи-эксперты только разводят руками — следы насилия как таковые отсутствуют.
— Он мог просто упасть и удариться о камень.
— Да, булыжников там хватает. Но главное другое — по идее от такой травмы он должен был остаться в живых.
— Значит, он не падал. Видимо, удар наносил профессионал высокого класса.
— Возможно. Выходит, что Саенко не просто сбежал…
— Извините, товарищ полковник, — может, мы оставим эту тему? По-моему, все, о чем вы мне рассказываете, закрытая информация.
— Верно. Ну и что?
— У нас в управлении, если вы пока не знаете, таких тайн мадридского двора пруд пруди. Обычно сотрудники стараются знать только то, что им положено по штату. И ни на грамм больше. Объяснить почему?
