Но как я сюда попал?
Я, Сергей Ведерников, майор милиции, сотрудник управления по борьбе с организованной преступностью, бывший афганец, орденоносец… и вообще приличный человек!
— Не суетись, Стрёма, — недовольно пробурчал Маркуша. И бережно заткнул бутылку скрученной из газеты пробкой. — Седни ентот Баклушич выходной, — продолжил он. — Сначала пошамаем, а потом…
— Он, падла, и в воскресенье шастает по подвалам.
Женщина пыталась причесаться расческой с тремя зубцами.
— Козел… — выругалась она.
— Что с него взять? — сказал Маркуша. — Бывший мусор.
— А ты откуда знаешь? — спросила недоверчиво Стрёма.
— Знаю, — не стал вдаваться в подробности Маркуша. — Его еще при Андропове из органов выперли. Говорят, из-за баб. На допросах баловался…
— То-то я смотрю, он ни одну юбку не пропускает, все зырит и зырит, а глаза как у кобеля, которому яйца отрезали.
— Ага. Намедни одну дворничиху из соседнего квартала хотел в подсобке поиметь, так она его чуть не пришибла, — заржал Маркуша.
— Кобель, он и есть кобель, — резюмировала женщина, прилаживая миниатюрный примус на хлипкий ящик. — Заварка у тебя?
— Сегодня не моя очередь, — огрызнулся Маркуша. — Кукла, протри зенки!
Он потормошил ворох тряпья, скрывающий еще одно человеческое существо.
— Пошел на хрен! — раздалось в ответ.
Тряпье зашевелилось, затем раскрылось, словно бутон фантастического цветка, и вторая женщина, гораздо моложе, чем Стрёма, зевая и потягиваясь, присоединилась к компании.
— Гони заварку! — упрямо боднул головой Маркуша.
— Тебя еще дальше послать? — с вызовом спросила Кукла.
Маркуша был непреклонен.
— Седни твой черед, — сказал он. — А у меня есть колбаса и хлеб.
— Ну, если так… — сменила гнев на милость Кукла.
Она порылась в своей торбе и протянула Стрёме мятую пачку чаю.
— О! — воскликнула Кукла, взглянув в мою сторону. — Наш найденыш очухался. Привет, парнишка! Что, головка бо-бо?
— Найденыш? — Я наконец посмотрел на себя. — Мать твою…
У меня просто не хватило слов. Моим глазам открылась картина из серии «Нарочно не придумаешь».
Я был только в трусах и майке! Притом изгвазданных до неприличия. В этом, с позволения сказать, «одеянии» я был похож на тракториста, который только что выполз из-под брюха своего железного коня, остановленного на ремонт прямо посреди проселочной дороги, которую недавно полил сильный дождь.
— Видик у тебя… — хихикнула Кукла. — Плюнь, не переживай. Главное, остался жив.
— Как это?.. Где?.. Почему я здесь?!
— Не кричи… — поморщилась Кукла. Она резала колбасу большими кусками. — Ты лучше скажи спасибо нам, что подобрали… — Кукла снова захихикала. — Иначе замерз бы в подворотне, — добавила она уже с участием. Кукла разделила колбасу на порции. — А могли и менты загрести, — продолжала она неторопливо. — Это еще хуже. Там у них теперь одно зверье собралось.
— Это точно, — поддержал ее Маркуша. — Им человека замордовать — раз плюнуть. Вот и смекай, что лучше: или от холода сразу кранты, или будешь кровью харкать еще лет пять, пока не загнешься.
— Менты… Подворотня… — повторил я тупо, все еще не соображая как следует. — А где моя одежда?
— Местная кодла постаралась… — хмуро сказала Стрёма. — Сопляки. Лет двенадцати — пятнадцати.
— Они и нас грабят, — сказала с ненавистью Кукла. — Последний кусок хлеба забирают.
— Достойная смена отморозкам… — поддержал разговор Маркуша. Он сокрушенно покачал головой и матернулся: — «Октябрята» перестройки…
— Чаю выпьешь? — спросила Кукла.
— Давай…
Я завернулся во что-то непонятное и взял алюминиевую кружку с круто заваренным чаем.
Я глотал терпкую жидкость и постепенно приобретал ясность мышления. Самое интересное, меня уже не удивляло и не смущало окружение, будто я давно прописался в этом подвале.
Но я все никак не мог сообразить, что со мной случилось. И почему я надрался до положения риз?
Да, я помнил о службе, о том, что сейчас в краткосрочном отпуске, и даже смутно припоминал питейные заведения, которые посетил вчера.
Но почему тогда из головы вылетело все, что касалось сугубо личного?
Отчего, едва я мысленно представлял свою квартиру, в висках начинали стучать колеса электровоза, будто я лежал на рельсах, и на меня надвигался груженый состав?
И чем дольше я думал о своих житейских проблемах, тем сильнее начинала болеть моя совсем отупевшая голова.
Я попытался избавиться от мыслей о прошлом вообще.
Получилось не очень, но в мозгах снова посветлело. И то ладно. Значит, есть надежда на благополучный исход моей одиссеи.
Ничего себе одиссея… Это же надо так нажраться… И по какой причине? Ведь мне кажется, что к «зеленому змию» я в общем-то достаточно равнодушен.
А может, нет? Может, я законченный алкоголик? И только сейчас вышел из длительного запоя?
Я попытался еще что-нибудь вспомнить, но голова ответила мне лишь тупой болью в висках. Стоп, хватит! Никаких мыслей. Оставим опустошенные алкоголем мозги в покое. Наверное, они еще не совсем проснулись…
Я бездумно наливался чаем, даже попросил добавки — еще одну кружку, — и мне не отказали, хотя заварка была на исходе.
Наконец поднялись и все остальные.
Их было шестеро: Маркуша, Стрёма, Кукла, два дедка неопределенного возраста, но явно за шестьдесят, и иссушенная старушка, на удивление опрятная и какая-то благообразная.
— Федотовна, колбасу будешь? — неожиданно вежливо спросила нагловатая Кукла.
— Спасибо, деточка, дай тебе бог… — Старушка кротко улыбнулась.
— Кому дает хлеб и сало, а кому и по мусалам… — сказал Маркуша.
Воровато поглядывая на Стрёму, он потянулся за бутылкой, уже уложенной в сидор бомжихи.
— Маркуша, счас получишь по башке! — прикрикнула на него Стрёма.
Она отставила сумку подальше.
— Нам еще работать нужно, — сказала она решительно. — Не хватало припереться на паперть с пьяной рожей. Не забывай, сегодня престольный праздник.
— Бог подаст, Бог подаст… — тихо молвила старушка. И смела крошки с носового платка, служившего ей салфеткой, на ладонь.
— Тебе, Федотовна, уже подал, — грубо брякнул Маркуша, недовольный решительностью Стрёмы.
— Заткнись, бульбаш чертов! — зло прикрикнула на него Кукла. — Жри быстрее, и пойдем.
— Как она здесь очутилась? — отважился спросить я у Куклы, кивая на старушку.
