— Что именно?
— Правда. В голом виде. Я включаю видеокамеру, и вы мне рассказываете, зачем Кончак Виктор Егорович, полковник ГРУ — и его не знаете? — внедрил вас в «Витас-банк»…
Кончак?! Ничего не понимаю…
При чем здесь полковник? Если Ливенцова пытали, он не мог не сказать, кто меня послал на задание.
Бред…
— Вы ведь на него работаете, не так ли? Не отпирайтесь, это бесполезно. У меня имеются все необходимые документы. По его приказу вы ликвидировали губернатора Шалычева…
А вот это уже явный перебор, господин… как вас там…
Если даже Абросимов не был до конца уверен в моей причастности к убийству Шалычева, то как может этот самоуверенный прыщ знать скрытое за семью замками?
А то, что он не принадлежит к приятелям Кончака, было видно, что называется, невооруженным взглядом.
Не говоря уже об иерархической лестнице ГРУ, на которой этот хмырь никак не мог стоять выше или даже вровень с Виктором Егоровичем. А тем более знать о деталях задания по ликвидации Шалычева, похоже спущенного с самых верхов.
— Вы меня не слушаете?
— И да и нет. Мне это неинтересно. Я просто не понимаю, о чем вы говорите.
— Карасев, я хочу, чтобы вы сказали, что задание на ликвидацию Наума Борисовича вам дал Кончак. И подтвердили это письменно, — терпеливо объяснял беспалый. — И все. Ничего более. Жизнь я вам гарантирую. И не только — вы будете продолжать работать на военную разведку. Такие специалисты, как вы, на вес золота. Ну как, идет?
— Нет, не идет. Во-первых, я не знаю никакого Кончака. А во-вторых, грязью марать никого не буду. Мне не хочется играть в ваши игры. Я желаю просто работать и честно зарабатывать свой хлеб.
— Значит, вы так ничего и не поняли… Жаль… Я ведь все равно заставлю вас признаться во всем. И вы скажете именно то, что я сейчас пока прошу. Вы никогда не слышали о «клетке Павлова»?
— Как-то не приходилось.
— Сейчас вы с ней познакомитесь…
С этими словами он подошел к пульту, стоящему на столике у окна, куда тянулись кабели от кресла.
— Предупреждаю, Карасев, — это очень больно.
Я не ответил.
Мне опостылели эти тайны мадридского двора, и я желал одного — закрыть глаза навсегда, чтобы больше никогда не видеть ни Абросимовых, ни Наумов Борисовичей, ни узколобых мордоворотов, правивших бал в стране, никак не заслуживавшей такой участи.
Щелкнул переключатель, и я ощутил покалывание во всем теле.
— Начнем, — буднично сообщил беспалый. — Итак, предупреждаю: за неправильный ответ вы тут же получите удар током. Ваша фамилия?
— Пошел ты…
— Ответ некорректен. Он тоже наказуем.
Мне показалось, что внутри меня взорвалась граната.
Боль скрутила мышцы в тугие жгуты, и я закричал, не в силах сдержаться.
— Больно? — с иронией спросил беспалый. — Будет еще больней, если мы не договоримся по-хорошему.
— С-сука…
— Ответ некорректен…
Опять жгучая боль, от которой, казалось, затрещали кости.
— Фамилия?
Я молчал.
Мне нужно было срочно сосредоточиться, отрешиться от всего земного.
Боль, как учил меня Юнь Чунь, всего лишь одна из реакций организма на внешние раздражители. При входе в транс теряется связь с внешним миром, тело становится практически бесчувственным, а блуждающий в астрале дух не подвержен физическим воздействиям.
Так умирали под пытками буддийские монахи высшей формы посвящения, и их истязатели едва с ума не сходили от суеверного ужаса.
До них просто не доходило, как может человек, которого рвут на куски, не кричать и даже безмятежно улыбаться.
Я перестал ощущать тело и с немыслимой скоростью устремил свой дух в межзвездное пространство…
Вышел я из этого состояния, когда беспалый с вытаращенными от удивления глазами начал трясти меня за плечи:
— Очнись, Карасев! Ну!
— Пошел… ты… на…
Мне показалось, что в комнате пахнет паленым.
— Глазам своим не верю… — Он тряхнул головой, будто прогоняя наваждение. — Вам что, не было больно?
— Ублюдок… Мерзкая тварь… Палач… твою мать…
— Зачем ругаться? Лучше решим наши проблемы полюбовно. Ваши признания в обмен на жизнь и свободу.
Я не стал отвечать.
В этот момент я готовился к худшему. Освободиться бы… Вот тогда я бы с тобой и потолковал, господин хороший.
Но массивные железные «браслеты», надетые на руки и ноги, мог разорвать разве что мифический Геркулес.
— Попробуем более действенный способ…
Беспалый достал из картонной коробки какой-то шлем, присоединил его к питанию и надел мне на голову, закрепив его на специальных направляющих, вмонтированных в спинку кресла.
— Карасев, если вы прямо сейчас не выполните то, что я вам говорю, то через минуту будет просто поздно. Вы станете сумасшедшим. Эта штука разжижает мозги.
— Я ничего не знаю.
— Ну что же, я предупреждал…
Я опять погрузился в мир медитации.
Но или я еще не достиг необходимого совершенства, или не смог быстро войти в полный транс, так как дикая боль поразила мозг, словно в голову воткнули раскаленный прут.
Я не выдержал, и моя глотка исторгла дикий вопль.
— Признание!
— Пошел ты!..
Опять огонь забурлил в черепной коробке, и я снова не удержал крик.
— Признание!!!
— Я не…
— Последний раз прошу тебя, сукин сын, — подпиши признание! Тебя послал Кончак. Кончак! Чтобы убить Наума Борисовича. Убить! Что здесь непонятного? Несколько строчек — и свобода. Свобода!
Я не хотел говорить.
Я приготовился умереть.
Это уже было в моей жизни. И не раз. Похоже, умирать у меня вошло в привычку. Так стоит ли сильно волноваться по этому поводу?
Но я никого и никогда не предавал.
И сейчас не собирался, пусть все они мне и были безразличны, а некоторые просто омерзительны.
Предать кого-то значило для меня предать свои принципы. Хотя… какие могут быть принципы у наемного убийцы?
Но они у меня имелись, как это ни странно. И это было последнее, не считая моей семьи, что удерживало мою проклятую душу на этом свете.
Однако всему когда-нибудь приходит конец. Я понял, что на этот раз избежать смерти не удастся. Мысленно возопив: «Прости и прощай, родная, любимая Ольгушка!» — я приготовился встретить неизбежное достойно.
