Гришка опять победоносно оглядел собравшихся, будто бы он не потерял, а заработал прозвучавшие сейчас деньги, и приступил к своему теплому салату. Лена рассеянно ковыряла зелень на тарелке. Дорин, все время поглядывая на жену, трудился над «Цезарем» с креветками.
– А вторая история? – спросил он.
– Вторая? – Брайловский глотнул пива и закусил кусочком осьминога.
Есть, пить и говорить у него легко получалось одновременно.
– Как-то были у меня в продаже шахматы Данько, ты знаешь, – он опять повернулся к Лене, – агитационные фарфоровые шахматы тридцатых годов, – пояснил он уже для Андрея. – Не знаю, настоящие или повторы, которые и сейчас делают на Ломоносовском. – («Значит, наверняка повторы…» – подумала Андреевская.) И зашел ко мне один знакомый из спортивных кругов. Увидел он Данько и говорит, что один из крупных наших шахматистов собирает редкие шахматы и что ему эти, которые у меня, наверняка будут интересны. Обещал привести и привел. Мы расставили как попало фигуры прямо на прилавке, и вот я стою над ними с одной стороны, а чемпион – с другой. Я думаю, купит или не купит и какую давать скидку. А он, наверное, прикидывает, нужны они ему или не нужны, и сколько стоит за них заплатить. И нас кто-то из девчонок щелкнул «полароидом». Когда фотография проявилась, выяснилось, что прилавок не виден, видны только фигуры и мы с чемпионом, задумчиво глядящие на позицию. Полное ощущение, что мы с ним играем и он не знает, что делать, какой придумать ход. Так что у меня теперь есть фотография, запечатлевшая исторический момент – как я поставил в тупик чемпиона мира.
– А шахматы-то он купил? – улыбнулась Андреевская.
– Нет, в цене не сошлись, – отмахнулся Гришка. – И почему тебе не нравятся осьминоги? Такая вкуснота, когда на зубах они этак упруго похрустывают.
Дорин сделал предупреждающее движение, но было уже поздно. Лена подхватилась и пулей понеслась к выходу. Андрей бросился за ней.
– Идиот, – оглядываясь на бегу, он выразительно постучал себя пальцем по лбу, – она же не только на вкус и запах реагирует, но и на слова тоже.
Брайловский в ответ недоуменно и извиняючись развел руками.
Когда через пять минут Дорин привел в кабинет побледневшую Лену, здесь уже была и давно ожидаемая Кольцова. У дверей топтался официант. Настя с высоты своего немалого даже для мужчины роста поглядела на входящих, помахала рукой Дорину, а Лену поцеловала в щеку.
– Простите меня, дуру набитую, – сказала она, – за опоздание. И позвонить не могла, потому что телефон дома забыла. Но у меня есть и хорошие новости. – Она подняла свою сумку, в которой что-то громыхнуло. – Господа антиквары, кто хочет заработать? Никому не нужны уникальные старинные шахматы?
ГЛАВА 4
9 марта, четверг
– Ну что вы смотрите, – спросила Кольцова, глядя на враз онемевшую компанию, – будто бы у меня в ушах бананы? Не нужны шахматы, так и скажите, я их домой отнесу, сама играть буду. Гамбит, дебют и еще цугцванг какой-то дурацкий. И историю их за вредность вашу не расскажу, если так молчать будете.
– Давай историю, – распорядился Гришка. – Ты есть-то сама будешь? Или тебе родная кухня уже поперек горла?
– Эдик, мальчик мой, – обратилась Настя к официанту, – ты принеси мне этого белого, ну ты знаешь, я никак запомнить не могу.
Официант пулей унесся выполнять заказ.
– У тебя ничего не изменилось? – обратилась она к Лене. – В понедельник, как договаривались?
Лена кивнула в ответ.
– Я, между прочим, из-за вас тут свой выходной провожу. – Настя оглядела собравшихся. – Ну что, рассказывать?
– Погоди, – прервала ее Лена, – я считала, что мы на какой-то твой праздник здесь собрались или прошедшее Восьмое марта отметить.
Кольцова выпучила глаза.
– Нет. – Она опять оглядела собравшихся, на этот раз подолгу задерживая взгляд на каждом. – Это чьи-то шутки, да? Меня Альберто едва отпустил, мы с ним третий день в ссоре, только два аргумента подействовало – что у тебя, Лен, сегодня день рождения и что мы сюда идем, а не куда-то еще.
– У меня день рождения в июне, – сказала Андреевская, подозрительно глядя на Гришку.
Тогда встал Дорин и, опустив голову, сказал:
– Это не шутки. И еще – повинную голову меч не сечет.
– А что у тебя? – загалдели Настя и Брайловский, оттачивая свое остроумие. – День рождения кота? Присягу принял в армии? Юбилей первого поцелуя? Последний четверг на этой неделе?
Андреевская внимательно смотрела на мужа.
– Просто сегодня год, – Дорин растерянно развел руками, – как мы с Леной познакомились.
– Как? Всего год? – Кольцова с Гришкой изумленно уставились на семейную пару.
Андреевская поймала руку мужа и прижала к своей щеке.
– Прости, – чуть слышно сказала она, – я больше так не буду.
– Поздравляю! – Гришка почесал подбородок. – Дарить в таких случаях, как я понимаю, ничего не полагается. А жаль…
– Чего же я, дура длинная, Альберто не позвала? – сама себя спросила Настя. – В самый раз после глупой ссоры и бурного примирения поздравить друзей с их скромным юбилеем.
Она полезла в сумочку за телефоном, вытащила оттуда и положила на стол большой сверток, завернутый в черный бархат, потом перевернула внутри сумки все, что могла, но телефон так и не обнаружила. Затем вспомнила, что забыла его дома, и посмотрела на Брайловского. Все знали, что мобильник у него безлимитный и беззастенчиво этим пользовались. Тот, ни слова не говоря, протянул ей телефон.
– Может быть, я был не прав, – говорил Андрей, не обращая внимания на Кольцову и Гришку, – что позвал вас всех сюда, может, ты хотела бы, чтобы мы отметили этот день вдвоем, но как-то тогда мы вместе все это пережили, и я решил, что…
– Прав, прав, – сказала Лена, улыбаясь.
У нее даже тошнота почти прошла. Дорин достал из кармана маленькую черную коробочку.
– Это мой тебе подарок, – Он протянул ее жене. – Он, правда, современный, прости.
Лена открыла коробочку и положила на стол, любуясь, приколотой на серой шелковой подложке потрясающей красоты брошкой в виде черной бабочки с белой и красной каймой по краям. Все не отрываясь смотрели на подарок.
– Адмирал, – сказал Гришка важно. – Бабочка называется «адмирал».
Он протянул руки, чтобы взять брошь, и тут же получил по ним сначала от Лены, а в следующую секунду от Кольцовой. Настя положила трубку (у Альберто было занято) и осуждающе посмотрела на Брайловского. Тот только пожал плечами: «А я что? Я – ничего».
– А я для тебя ничего не приготовила. – Андреевская виновато глядела на мужа.
– А давай, чтобы не путаться, – предложил он, – на этот день я тебе буду дарить подарки, а на день свадьбы – ты мне?
