Замолчал и долго потом не разговаривал.
Когда начало темнеть, старик указал место ночлега возле старых, заросших мхом валунов, велел собрать сучьев на костер.
— Я скоро приду с мясом, — сказал, уходя в заросли.
Василий сам натаскал хвороста, расчистил место для костра, сели ждать Хо.
— Как он будет охотиться? — спросил сам себя Василий, — тут и зверя никакого не видно. Может, на змей?
— Тогда я на диете! — твердо сказала Алика, — вегетарианской.
— Да брось. Представь, что это колбаса, — ехидно улыбнулся Василий, — или угорь, рыба такая.
Девушка сердито отвернулась, не желая разговаривать с грубым мужланом.
Дед вернулся через полчаса, на плече висел енот. Василий не слышал выстрелов, потому спросил:
— Чем ты его, палкой?
— Нет, вот этим, — показал бамбуковую трубку и пучок маленьких стрел.
— Ядовитыми стрелами! — удивился Василий, — а есть можно?
— Сырым нет, — засмеялся дед, — а жареным можно.
Он ловко содрал шкуру, выпотрошил и промыл тушку в ручье. Василий быстро разжег костер. Когда дрова прогорели до углей, куски мяса насадили на острые палочки и воткнули в землю над угольями. Мясо жарилось неторопливо и пахло очень вкусно. Алика изо всех сил отворачивалась и изображала полное равнодушие. Василий посматривал, гнусно хмыкал и причмокивал.
— Может, водички хочешь? — спросил девушку.
Алика выдрала флягу у него из рук и со злости надуделась воды под завязку. Старик попробовал мясо, сказал, что готово. Василий по-джентельменски передал первый кусок девушке. Старик взял печень и сердце — мол, это полезней. Василий оглянулся на Алику, подмигнул. Девушка в ответ важно показала язык и продолжила поедать мясо енота. Не змея же! Ночевали на земле. Хо объяснил подозрительной Алике, что змей здесь не больше, чем в русском лесу и можно спать спокойно. Протянул тонкое одеяло и посоветовал в него завернуться. Мужчины легли на голую землю.
На рассвете Хо разбудил. Позавтракали подогретым вчерашним мясом. Старик одобрительно смотрел, как Василий уничтожает следы стоянки, но говорить ничего не стал. Шли по притихшему лесу. Под ногами сухо, толстый слой опавших листьев мягко пружинил под ногами. К полудню старик остановился, достал карту и что-то в ней высматривал. Заминка насторожила Василия, он спросил:
— Что-то случилось?
— Нет, — спокойно ответил старик, — но впереди место, где женщине будет страшно.
— Много змей? — напряглась Алика.
— Нет, кладбище.
Дед свернул карту, пошел прямо. Василий с Аликой переглянулись. Девушка пожала плечами — эка невидаль, кладбище! Скоро вышли на равнину, заросшую невысоким кустарником. Далеко впереди замаячило строение, похожее на разрушенный храм. Подошли ближе, увидели, что проломы в стенах от окон и дверей заложены странными круглыми камнями желтовато-серого цвета. Старик свернул в сторону, на холм. Оттуда разглядели, что внутри дом до краев наполнен такими же круглыми камнями. Василий заметил, что Хо низко опустил голову и ускорил шаг, почти побежал. Алика ничего не замечала, любопытно таращилась на развалины. От руин тянулась едва заметная узкая дорога, густо заросшая травой. Девушка повернулась к Василию, намереваясь что-то спросить. Ей бросилось в глаза белое лицо Барабанщикова и остановившиеся глаза. Удивленно оглянулась и чуть не закричала …
Разрушенный дом, а скорее храм, полон человеческих черепов. Доверху! Проломы в стенах заложены тоже черепами, скрепленными между собой глиной. Крыши не было и черепа возвышались над стенами горой с тупой вершиной. Белые, желтые и серые, вымытые дождями и высушенные солнцем. Они мертво смотрели на живых пустыми дырами, будто молча кричали — и вы придете! В дверном проеме какой-то сумасшедший весельчак расположил черепа лицевой частью наружу. Получилась адская мозаика оскаленных ртов и глазниц. У некоторых черепов оскал продолжили канавками на глине. Они словно хохотали, глядя на живых. Старик низко согнулся, что-то невнятно забормотал, будто молился и тряс головой.
Дальше шли молча. На привале старик уступил настойчивым расспросам Алики и рассказал. Раньше здесь был храм. Монахи молились Будде, никого не трогали. Пришли «Красные кхмеры», разграбили и взорвали храм, монахов убили. Головы отрубили, сложили в единственном уцелевшем помещении. Обезглавленные трупы растащили дикие звери. Потом сюда стали свозить убитых в других монастырях, убитых крестьян, недовольных новой властью. Убивали студентов, школьников вместе с родителями и учителями. Головы отрубали и везли сюда. Смрад стоял страшный. Крысы и воронье сплошной серо-черной массой покрыли землю. Обожравшиеся человечины вороны не могли летать. Тяжело ходили среди крыс, не обращая никакого внимания на хвостатых. А крысы не замечали ворон. Когда храм заполнили до оконных проемов, какие-то психопаты притащили огромный котел и стали вываривать головы. Черепа использовали вместо кирпичей, закладывая ими проемы окон и дверей. Новые головы забрасывали через стены. Когда набросали столько, что стало сваливаться обратно, возить головы перестали. С тех пор прошло много лет, дорога заросла. Хоронить головы некому. Так все и осталось.
Алика долго лежала, молча глядя на звезды. Василий даже забеспокоился. Лицо белое, брови сведены в одну линию.
— Да ладно тебе, — не выдержал он, — раньше еще больше убивали. Ну, Чингисхан, тамерланы всякие.
— Это ведь наши виноваты, — негромко ответила Алика, — Пол Пота учили китайцы, а те — у нас. В высших партийных школах. Потом, вернувшись домой, вот так творчески применили марксизм-ленинизм с учетом местных особенностей. Это же коммунисты сделали.
Старик по-прежнему идет первым. И так неразговорчивый, замкнулся еще больше. Василий и Алика идут следом и тоже молчат. Увиденное потрясло особенно девушку. Ей начало казаться, что оскаленные черепа выглядывают из кустов, прячутся за деревьями. Даже камни стали встречаться, похожие на черепа. Наконец, она не выдержала:
— Василий, расскажи что ни будь. Он взглянул в глаза девушке, понял:
— Я думаю, все скоро кончится. Нам надо добраться до города, любого, созвониться с посольством и все. Осталось немного. Если погода не испортится, дня за четыре дойдем.
Старик до предела сократил привалы, шел быстро, будто хотел побыстрее уйти как можно дальше от страшного места. Было в его переживаниях что-то странное. Василий долго думал, перебрал все варианты. Оставался только один вывод. Такой, что он крепче сжал автомат…
К вечеру вышли на берег небольшой реки. Старик, как всегда, ушел, Василий набрал хвороста и развел костер. Сидели в этот раз долго. Барабанщиков старается не смотреть на огонь, иначе в темноте ничего не увидишь. Ему очень не нравиться, что старик передвигается по лесу абсолютно бесшумно. Никогда не знаешь, с какой стороны выйдет. Дрова уже прогорели до углей, когда в кустах зашуршало и знакомый голос сказал:
— Это я.
