Политработники подразделений при поддержке особистов проводят в гарнизоне рейды по уничтожению самогонных аппаратов, но парочку хороших оставляют для собственных нужд. Готовятся майонезы для салата «оливье», из простого печенья «печется» настоящий торт «Наполеон». Катастрофически не хватает Снегурочек. Госпиталь, медсанбат, гарнизонные магазины находятся на осадном положении.
И вот наступает Он — последний день уходящего года, 31 декабря. С утра суета. Все бегают, что-то спрашивают, уточняют, дорабатывают, допекают. Какие там душманы! Не до них. Воздух кажется наполненным тревожным и в то же время торжественным ожиданием. Но вот в небо взметнулась сигнальная ракета — это Сахалин! Старт дан! Новый год зашагал по Великому Советскому Союзу! Еще ракета — Чита! Ракета — Новосибирск! Ракета — Урал… Волгоград… Воронеж… Напряжение нарастает. До боя курантов остаются считаные минуты. Кто-то, не выдерживая, вскакивает из-за стола, хватает автомат и с криком: «Больше не могу терпеть!» — пытается выбежать во двор, но повисает на крепких руках товарищей: «Крепись, браток, уже скоро». Нарушитель спокойствия смиренно опускает голову, тихо всхлипывает.
И вот, наконец, голос Родины: «С Новым годом! Дорогие товарищи! С Новым 1986 годом! Ура!».
Оглушительное, протяжное, троекратное «У-Р-А! У-Р-А! У-Р-А!» звучит со всех сторон. В небо взлетают сотни, тысячи, сотни тысяч трассирующих пуль, снарядов, ракет.
УРА! — заработали «Ураганы». УРА! — вторят им «Грады» и «Гиацинты». Небо горит! Стоит сплошной оглушительный гул, сопровождаемый немыслимыми фейерверками. В такие моменты понимаешь: народ, который так умеет встречать Новый год, — непобедим. Канонада медленно затихает. Первая, официальная, часть встречи Нового года закончена. Автоматы ставим у стены. О ствол можно прикуривать.
Садимся за стол. Наливаем в стаканы.
— За Новый 1986 год, за родных и близких, за друзей! За наших соседей! За нас!
Кто-то с грустью произносит:
— Еще целый год служить.
Чудак! Радоваться нужно. Остался всего один год из трех. И действительно, чего грустить? Новый год! Неофициальная часть праздника, как и положено, продолжается до самого утра.
Вот и наступил 1986 год! Кажется, только прибыл, а прошло уже больше трех месяцев. До замены оставалось всего восемьсот девяносто четыре дня.
Часть 2 «В Багдаде все спокойно». 1986 год
Глава 1
Муслим
Не судите слишком строго.
Уповаем мы на бога.
На удачу и в сто крат
На себя и автомат!
А в пути и где-то между
Скромною живем надеждой.
Скромной и на всех одной,
Что вернемся мы домой!
Так не надо к нам уж строго.
Ходим мы, как все, под богом,
А возможность… во стократ…
Не подвел бы автомат!!!..
[22]
Январь начался относительно спокойно. Душманы постреливали, мы отвечали. Тоска…
Покончив в горотделе с делами, выехал в Управление. В мошаверке было безлюдно, только в углу комнаты с автоматом в руках мирно дремал советник начальника политотдела Петр Сергеевич. Он по профессии — военный связист. К оперативной работе отношения не имел. Языком не владел, за исключением нескольких фраз, типа «хубасти? джурасти?»
[23] Как он оказался в нашей оперативной группе? Трудно объяснить — как и многое, что происходило в Афганистане.
В политотделе из афганцев по-русски почти никто не говорил. Было интересно наблюдать за общением Сергеевича с подсоветными. Афганец на языке дари в течение тридцати минут добросовестно выкладывал ему всю имеющуюся информацию. Выслушав доклад, Петр Сергеевич по-русски давал необходимые рекомендации. Удивительным было то, что оба прекрасно понимали друг друга.
— В дуканы рванем? — проговорил вошедший в мошаверку Женька-борода.
Сергеевич, приоткрыв правый глаз, безразлично посмотрел на него.
— Понятно, — сказал Женька. — А ты? — обратился ко мне.
Я пожал плечами. Особого желания у меня не было. В декабре в Кабуле по дуканам вдоволь набегался, но по Кандагару мы по одному не ходили.
— Поехали, — говорю я, беря в руки автомат.
Садимся в «Машку» и пять минут спустя в дукане, склонившись над витриной, разглядываем всякую мишуру.
— Санек! За спиной…
Женек даже не прошептал, а выдохнул эти слова.
Крепче сжимая в руке автомат, скольжу вдоль витрины. Оборачиваюсь и вижу крепкого, гладко выбритого афганца лет тридцати, воткнувшего Женьке в бок зажигалку, будто пистолет.
Встретившись с моим взглядом, широко улыбнувшись, афганец приложил указательный палец к своим губам — тихо, мол, это я так шучу.
У меня спина вспотела. Женька — парень резкий: приложится — мало не покажется.
— Жень! Кажется, это твои друзья шалят? — шепчу ему.
Он оборачивается и попадает в объятия стоящего у него за спиной афганца.
— Здорово, Борода. — Афганец дружески хлопает его по спине.
— Здорово, здорово, Сашка! — как всегда громко смеется Женька. — Ну, у тебя и шуточки! Какими судьбами в Кандагаре? Да, познакомься. — Он рукой показывает на меня. — Твой тезка, с сентября в нашей группе. Так какими судьбами?
— Проездом, из Спинбульдака.
[24] — Афганец крепко пожимает мне руку. — Муслим в гости вас приглашает. Передай Игорю Митрофановичу. Что-то я его в Управлении не видел?
— Он в Москве, в отпуске. В середине февраля должен подъехать.
— В середине февраля? Годится. Мы с Муслимом завтра улетаем в Кабул недельки на две-три. До встречи в феврале.
Попрощавшись с нами, афганец убежал. По-русски он говорил вполне прилично.
— Кто это был? — спрашиваю Женьку.
— Это? Сашка. Его действительно так зовут. Сотрудник УМГБ. Муслима Исмата охраняет. Не столько охраняет, сколько за ним присматривает. Про Муслима слышал?
— Немного, — я пожал плечами. — А подробнее?
— Подробнее? Можно…
И Женька рассказал мне о Муслиме Исмате, что знал сам, что слышал от других.
Муслим Исматулло! В обиходе — Уездный царь, Кандагарский принц, Батька Махно. Все эти прозвища характеризуют его как нельзя лучше, но больше, конечно, подходит «Батька Махно». Пуштун. Из знатного племени дуррани.
[25] До Саурской революции
[26] учился в Москве в военно-инженерной академии им. В. В. Куйбышева. На втором курсе попал под следствие. Темное дело — то ли наркотики, то ли девушки легкого поведения. А может, все вместе? По делу проходили около ста девчат, но ни одна против него не дала показания. Может, потому, что у каждой был перстенек, подаренный Муслимом…
