— Простите, Ахмед, вы говорите, что албанцы в Косово защищают свою родину, не так ли? Но ведь общеизвестно, что Косовское поле является историческим центром сербской культуры? Разве сербы не имеют прав на ту землю, где испокон веков жили их предки?
— Мой дедушка родился и вырос в Приштине, — запальчиво заявил Агани, — и мне нет дела до исторических корней сербов. Это наша земля, и мы будем сражаться за неё до последней капли крови!
И вдруг произошло нечто неожиданное — в нашу беседу вклинилась Лара, действуя со свойственной ей церемонностью и тактом. Демонстративно игнорируя разбушевавшегося албанца и обращаясь исключительно ко мне, она с язвительной улыбкой сказала:
— Представь себе, что местные вьетнамцы через пару поколений расплодятся настолько, что для французов в Париже просто не останется места. Интересно, что будет делать Франция, когда тысячи вьетнамцев, размахивая своими родословными, потребуют присоединить Париж к Вьетнаму?
— Ты идиотка! — Взбешённый Агани буквально взвился со своего стула.
— Успокойся, Ахмед, — миролюбиво сказал Робер, тоже поднимаясь. — В конце концов, Лара в чём-то права…
— Стадо ленивых тупиц! — бушевал албанец, которого последнее замечание окончательно вывело из себя. — Жирные европейские свиньи, погрязшие в своём сытом мирке!
— Ну, старина, это уж ты хватил через край, — по-прежнему добродушно, но уже с напряжением в голосе заметил Сиретт.
Ситуация в любой момент могла выйти из-под контроля, и тут вновь вмешалась Лара. Окинув презрительным взглядом разъярённого Агани, она спокойно заметила:
— Если ты такой патриот, Ахмед, и так ненавидишь жирных европейских свиней, что мешает тебе вернуться на родину? Там у тебя будет масса возможностей наслаждаться обществом таких же придурков, как ты сам.
— Шлюха! — прошипел ей в лицо Ахмед.
Терпеть всё это было выше моих сил, и рука сработала автоматически, я даже не успел толком понять, как это произошло. Полный бокал томатного сока был выплеснут в лицо албанца ещё прежде, чем он успел закрыть рот.
— Прошу прощения, — вежливо сказал я, опуская бокал на стол. — Я был так неловок. Можете прислать мне счёт за чистку, месье Агани. Или у вас есть другие предложения?
Был момент, когда албанец почти решился на «другое предложение». Ещё секунда, две, и он бы бросился на меня с кулаками. Но затем здравый смысл осторожно постучался в его голову, и, оценив своё положение, Агани предпочёл промолчать. Окинув всех присутствующих яростным взглядом, он салфеткой стёр с лица багровую жидкость и, демонстративно швырнув её на стол, размашистым шагом двинулся прочь. Учитывая, что даже в весовой категории этот защитник косовских земель проигрывал мне килограммов пятнадцать, его последнее решение было чрезвычайно разумным.
— Ублюдок, — спокойно прокомментировала Лара, провожая взглядом гордо выпрямленную спину албанца. — Маленький человечек с маленькими мозгами и крошечным членом.
Впервые в её взгляде появилось нечто вроде обычного человеческого дружелюбия. Снисходительно улыбаясь, Лара сказала мне:
— Знаешь, этот червяк хотел, чтобы я танцевала голой перед кем-то из его родственников.
— Он сумасшедший? — с надеждой предположил я.
— Нет, почему же, — она всего лишь пожала плечами, а у меня едва не случилось сотрясение мозга. «96» — это просто роскошный размер, честное слово. — Просто глупец. Он знал, что однажды я уже делала это для одного араба, и решил, что его несчастные свинопасы достойны того же.
Она хотела сказать ещё что-то, но в этот момент её перебила Фатима.
— Вы такой смелый, Андре! — восхищённо пролепетала девушка, и искренний восторг, лучившийся из её глаз, заставил меня усомниться в умственных способностях красотки. Впрочем, если Фатима и была дурой, то она была дурой совершенно очаровательной. Встречается ещё в дикой природе подобный тип женщин.
— Прощай, моя статья, — мне не было нужды наигрывать сожаление. Албанец пока что был единственным перспективным объектом, способным вывести меня на след аль-Хауля, и вот я только что, своими собственными руками, обрубил все концы, ведущие к нему. Было от чего впасть в пессимизм.
— Ты и в самом деле собирался печатать эту галиматью? — удивился Сиретт. На его изуродованном лице гримаса изумления выглядела просто ужасно. Залпом допив свой коктейль, он продолжал:
— Этими «подробностями» и так полны все газеты. Я был в Сомали, когда туда вошли «голубые каски». Знаешь, как американцы организовывали сенсационные кадры? Они свозили в одно место все трупы, которые удавалось найти, и…
— Робер! — Фатима умоляюще сложила руки на груди. — Не надо! Лучше расскажите, Андре, какие книги вы уже написали? У моего мужа была большая библиотека, но после его смерти мне пришлось продать дом и все книги…
— Вообще-то я всегда мечтал писать для детей, — этот вопрос был вне программы, и мне приходилось выкручиваться на ходу. — Последняя книга была о мифах Древней Греции, но я так и не сумел найти издателя.
— И неудивительно, — Сиретт скептически хмыкнул. — Когда ты в последний раз видел ребёнка с книгой в руках? Моя приятельница нашла в школьном рюкзаке своей двенадцатилетней дочери противозачаточные таблетки, а ты хочешь, чтобы вместо них девочка таскала в школу книжки про Древнюю Грецию…
— Двенадцать лет? — переспросила Лара. — Поздний ребёнок. Я стала женщиной в одиннадцать.
— А я в двенадцать вышла замуж, — тихо сказала Фатима.
— Я догадывался, что профессия писателя — не самое благодарное занятие, — заявил я. — Но мне и в голову не приходило, что она настолько бессмысленна. Я отказываюсь впредь обсуждать эту тему. Робер, расскажите что-нибудь вы, раз уж месье Агани бросил меня на произвол судьбы.
— Да, кстати, — вспомнила вдруг Лара. — По-моему, я забыла вас поблагодарить!
И перегнувшись через стол (!), она влепила мне сочный поцелуй, надолго припав к моим губам.
— Официант! — в свойственной ему манере «обаятельного монстра» вскричал Сиретт. — Шесть раз «Кровавая Мэри» и тройное виски со льдом для нашего друга!
Похоже, одного я всё же добился: эти люди приняли меня в свою компанию.
* * *
Время уже перевалило за полночь, когда я наконец выбрал удобный момент для ухода. Задерживаться дольше не имело смысла. Красотка Лара вполне недвусмысленно заявила, что этот вечер у неё уже занят, а других телодвижений мне на ум почему-то не приходило. Глядя на себя в зеркало, можно было честно признаться: день прошёл зря.
— Прошу прощения, но мне пора, — объявил я, подзывая официанта.
Робер Сиретт ещё раз доказал, что в его жилах не течёт ни капли французской крови, и разразился бурными протестами, когда я оплатил счёт за всю компанию. Успокоился он, лишь получив от меня клятвенное обещание не прикасаться к бумажнику в следующий раз. И я был уверен, что, в отличие от нормального француза, Сиретт не забудет о данном мною слове.
