В тот момент, когда меня особенно крепко пнули в бок очередной авоськой, а минутная стрелка на станционных часах окончательно перевалила за цифру «12», кто-то за моей спиной тихо спросил:
— И давно ты, юноша, тут красуешься?
Узнать в пролетарского вида мужике генерал-майора Стрекалова мне удалось лишь со второй попытки. На самом деле перевоплощаться кардинально ему не пришлось: врождённым аристократизмом и точёными чертами лицами природа-матушка одарить его не успела. Так что, сняв костюм и натянув старые брюки и прошлогоднюю рубашку, он выглядел вполне естественно. Седая шапка волос, крупные, мясистые черты лица; мощная, уже начинающая тяжелеть фигура атлета-тяжеловеса. Какой-то безумный портфель в руках, набитый до состояния заношенной беременности, придавал образу совершенную законченность.
— Поедем в одном вагоне, но порознь, — по-прежнему глядя в сторону, произнёс он. — Охрана присмотрит за порядком, так что не дёргайся. Жених… — не преминул ведь съехидничать. Можно подумать, я не его с цветами встречал.
— Вы должны были прийти один, — напомнил я.
— Да? — неожиданно зло бросил он. — А ты знаешь, дорогой, что я теперь в туалет, и то с охраной хожу? Один… Поехали, эшелон вон подают. До Ясенево следуем.
И мы проследовали. Охрана у Стрекалова была серьёзная. Я сумел заметить троих молодцов, до отказа нафаршированных средствами защиты и нападения, но их наверняка было больше. Ко мне они приставать не пытались, держались в стороне и больше обращали внимание на окружающих, чем на «подзащитных». Из чего я сделал вывод, что это все-таки охрана, а не конвой. Мой вновь обретённый ряженый шеф сидел напротив и, казалось, дремал, пристроив свой роскошный портфель на полу между ног. Чего он туда напихал, интересно?
Пассажиров в вагоне было немного, и, поддаваясь навязчивому ритму движения поезда, успокаивающему покачиванию и потряхиванию, я тоже постепенно начал расслабляться. Накопившаяся за сутки усталость дождалась, наконец, своего часа. Глаза сами собой пытались склеиться, мешало им исключительно моё чувство собственного достоинства.
Минувшая ночь прошла в лучших традициях российского плейбойства. Сбежав далеко и навсегда из отеля «Украина», от любопытных милиционеров и обозлённых администраторов, я не нашёл ничего лучше, чем забуриться в какой-нибудь ночной клуб и скоротать там образовавшееся «свободное время». Эта светлая мысль родилась у меня в такси, когда мы проезжали мимо «Метелицы». Разом вспомнив замечание Виктора Викторовича насчёт «дорогих тёлок», я сделал однозначный вывод. Раз знает — значит, бывал. А что позволено Юпитеру, то для здоровья вредно быть не может. Шутки — шутками, а полчаса назад меня вполне могло разорвать в клочья. Так себе ощущение, не из самых приятных. А уж о том, что случилось с ни в чём не повинной девчонкой, я просто старался не думать, не вспоминать, забыть. Очень многих людей мне пришлось проводить навсегда, и ничего изменить я уже не мог. А жалость… Сейчас это чувство было бы инертным. Меня вела ненависть. С ней жить было намного легче. Словом, более всего мне теперь хотелось выпить. Причём так, чтобы в спарке дух-тело, главным на время стало тело, а дух отключился бы напрочь. «Метелица» для такой программы годилась однозначно.
Под утро меня таки уломала какая-то длинноногая гурия, и мы уехали к ней. Домой не домой, не знаю. На хату. В итоге я дал ей триста долларов, что-то там такое объяснив про сложности с эрекцией, и выставил погулять до полудня. Доля правды в этом была, вряд ли я смог бы удивить её своим темпераментом. Девочке было лет двадцать, она была курноса и светла косой, а из-под загара и макияжа упрямо вылезали веснушки. А дальше несложный ассоциативный ряд… Нет, не смог бы. Девочки кровавые в глазах… Сволочь! Встречу я тебя, Вещий, обязательно встречу…
«„Ясенево“. Следующая…» Я открыл глаза. Похоже, приехали.
* * *
Дачка была по нынешним «новорусским» понятиям довольно убогой. Ни бассейна, ни солярия, всего-то-навсего два этажа плюс цокольный. Окошечки простенькие, забор бетонный. Метра три высотой. А то, что стёкла в окнах стоят пуленепробиваемые и вся территория вокруг дома утыкана всевозможными датчиками, так этого не видит никто. Скромная, очень скромная фазенда. Главным её достоинством, помимо серьёзной охраны, по праву можно было считать роскошную сауну, обнаружившуюся ниже уровня дома. Вот её-то мы и обживали на пару с обильно потеющим, побагровевшим от жары Стрекаловым. С момента нашей встречи прошло уже часа четыре, но за всё это время мы перекинулись лишь парой общих фраз, да и те он выдавливал из себя с великим трудом. Сидел, сопел, потел. И молчал. Так и парились, в тишине и покое.
Лишь когда уселись за стол, перед тем вволю наплескавшись в обжигающе холодной воде, Стрекалов начал понемногу расслабляться. Возможно, этому поспособствовала запотевшая рюмка водки, которую он хлопнул с отчаянным удовольствием.
— Ну, чего молчишь? — буркнул генерал, задумчиво дожёвывая малосольный огурчик. — Я ведь видел, как ты по сторонам смотрел, пока сюда добирались. Думал, в какую сторону сваливать? Давай, говори, я же вижу, как тебя крутит. Не веришь мне? Боишься? А не подставил ли тебя Виктор Викторович, так? В очередной раз?
Я выловил вилкой маленький маринованный грибочек, погонял его по тарелке, не поднимая глаз. А, ладно, альтернативы всё равно нет. Пропадать так с музыкой.
— Вы меня сюда вытащили. Лично. О том, что я приезжаю, знали только вы и… в общем, понятно. Я появляюсь в России, и вдруг оказывается, что здесь за моим скальпом стоят в очередь, причём люди, лучше меня знающие, что я буду делать, где, когда. Забавно, да? Вам, лично вам, я верю. Но после всей этой корриды… Вы-то сами ничего сказать мне не хотите? В чём дело? Что происходит? Почему на меня в этой стране каждая собака оглядывается?
Он налил ещё раз. Не чокаясь, выпил. Крякнул. Утёр рот рукой. И выругался. Длинно, сочно, с наслаждением.
— Ну, в общем, правильно. Поделом. Извиняться не буду. Не привык. Хотя и надо бы, наверное. Видишь ли, Андре… Ты вот говоришь, собаки оглядываются… А то, что я полгода живу как на вулкане, ты знаешь? Ты же был, наверняка был возле дома, сам видел, что делают… Что хотят, то и делают… Суки! Со всех сторон обложили, как зверя… Виктор Викторович то, Виктор Викторович — сё. А глаза добрые-добрые… как у «калашникова». — Он бросил вилку на стол. — Ты на меня не смотри как на дурачка. Если веришь — так верь до конца, а критика мне твоя на хер не нужна! Я сам себе критик… Дорасти ещё… Чего не пьёшь-то? Водка греется.
— А вы всё «Кристалл» предпочитаете? «Абсолют»-то получше будет, нет?
— Вот когда будет, тогда и предпочту. Русский человек должен пить русскую водку. — Тут он посмотрел на меня и почему-то смутился. — Это я так, в принципе.
— Да ладно, — успокоил я его. — Не русский я, не русский. Французский…
— Это ты папаше своему рассказывай, — пробормотал он. — Не пьёшь, так жуй чего-нибудь. Вон шашлык, ребята делали. Остыл уже, зараза…
Ребят я видел. Всего его охраняли семь человек, считая двух водителей бронированных микроавтобусов «Мерседес», на которых мы ехали от Ясенево. Плюс ещё человек десять постоянной охраны на даче. Внушительный итог-то получается. Даже для генерала.
