— Да, поднимись, Кать, — поддержал пьяно Лемехов.
— Пошли вместе, — попросила Катя Диму.
— Не волнуйся. — Тот улыбнулся уголками губ. — Все будет в порядке.
Катя взяла Лемехова за грудки:
— Не дай бог, свару затеешь, понял?
— Что ты, что ты! — Тот поднял обе руки, пошатнулся. — Молчу, молчу.
Катя вошла в подъезд.
— Ну? — спросил Антон. — Так ударишь, нет? Или так и будешь менжеваться?
— Антон, вы любите Катю?
— А тебе-то что за дело?
— Оставьте ее в покое.
— Тебя не касается, понял? Катька не для тебя. Поищи себе какую-нибудь шлюху побогаче. — Дима смотрел на Антона. — Чего пялишься? Ты — уголовник, а она — мент. Понял?
— Знаете, в чем между нами разница, Антон? — спросил Дима негромко.
— Ну?
— Вы говорите — «мент», а я — «женщина».
— И что?
— Ничего, — покачал головой Дима.
— Я не понял, — насупился Лемехов. — Ты чего хочешь сказать: вот ты такой хороший, а я — дурак?
— Это вы сказали, не я.
Лемехов нетвердо подошел к Диме.
— А хочешь, я тебе морду набью?
Тот поморщился:
— Антон, уберите руки.
— А то что?
Дима вдруг резко пнул его носком туфли в голень. Лемехов охнул, согнулся, схватился за ногу.
— Сука! — простонал он.
— Я это уже слышал. Вчера, — ответил Дима, повернулся и направился к лестнице.
Катя стояла на лестничной площадке, курила, стряхивая пепел в стеклянную банку. Когда Дима поднялся, она раздавила окурок, спросила:
— Рассказывай.
Дима улыбнулся.
— Ты уверена, что хочешь знать?
— Я — мент. А менты любопытны по призванию.
— Неверный ответ. — Дима подошел к ней, наклонился, поцеловал в щеку. — Это женское любопытство.
— Женщины-менты любопытны вдвойне, — Катя улыбнулась, осторожно обняла его.
— Ну вот. Я думал, ты так никогда и не скажешь этого слова.
— Какого?
— Женщина. Мент, мент…
Катя поцеловала его в сухие, потрескавшиеся губы.
— Рассказывай.
— Напоишь чаем?
— Конечно. Я напою тебя чаем. И накормлю ужином.
Дверь в квартиру открылась. На площадку выглянула Настена.
— Стоите, — с удовлетворением сказала Настя. — Ну, стойте тогда. А то я жду, жду. Уже волноваться начала.
Катя и Дима засмеялись.
— Сейчас идем, — ответила Катя. — Ставь чайник.
— Уже поставила, — Настена скрылась за дверью.
— И все-таки?
— Две машины, — ответил Дима. — Две «Скорых помощи». Обе арендованы для съемки вчера днем, на сутки. Подстанция бедная, а мы закупили им бензин на два месяца. Плюс «живые» деньги. Одна «Скорая» ждала у вокзала, вторая во дворе, возле больницы.
— А кого привезли в больницу?
— Труп. Парень моего возраста. — Дима вздохнул. — Его сбила машина. Ночью. Ребята договорились с родителями, что оплатят похороны и поминки. Взяли с них расписку. Забрали тело из морга, привезли в Москву, переодели в мои вещи, подложили в карман куртки водительские права.
— Оружие, из которого стреляли, зарегистрировано?
— Конечно. Но оно служебное. Владельца не найдут.
— Почему?
— Потому что он — офицер ФСБ. Действующий офицер.
— Вы ему заплатили?
— Естественно.
— Ты говорил, что не имеешь дел с криминалом. — Катя отстранилась.
— Это правда. Просто я не хотел, чтобы меня убили на вокзале.
— Ты мог обратиться в милицию, — сказала Катя. — Мог бы объяснить все мне, наконец.
— Я и объясняю, — возразил Дима.
— Я имею в виду — объяснить до того, как все это произошло. Вчера хотя бы.
— Если бы я объяснил тебе все вчера, нас бы убили обоих.
— Постой, а из-за чего вообще заварилась вся эта каша? — прищурилась Катя. — Не просто же так эти люди воспылали к тебе ненавистью? Это из-за Смольного?
— Нет, конечно. — Дима покачал головой. — Смольный — кукла. Он сам не понимает, что его используют. Дело не в нем. Дело в Козельцеве, Владимире Андреевиче.
— Козельцев помог Смольному выйти на свободу.
— Да. За деньги. Но он бы помог и так, просто люди, платившие ему, этого не знали.
— Может быть, ты объяснишь мне, в чем дело?
— Речь идет об огромных деньгах. Миллионов двадцать долларов.
— Сколько?
— Двадцать миллионов.
— Боже мой! — Катя засмеялась. — Сумма-то какая астрономическая. Я себе даже представить таких денег не могу. Что-то заоблачное.
— Люди уровня Козельцева оперируют суммами подобного порядка, — рассудительно заметил Дима и снова поцеловал Катю в щеку. — Пойдем, Настя обидится. Мне кажется, ей не хватает твоего внимания. Она ревнует.
— Да брось! — Катя посерьезнела. Она и сама знала то, что говорил сейчас Дима.
— Клянусь тебе. Я сам таким был. С детьми нужно разговаривать, пока они хотят разговаривать с тобой. Лет через пять будет поздно. Настена найдет других собеседников.
Катя кивнула.
— Может быть, ты прав.
— Я прав, — сказал Дима. — Поверь.
— Так ты мне расскажешь, за что тебя хотели убить? Или так и будешь заговаривать зубы?
— Мне не хотелось бы втягивать тебя в эту историю, — ответил Дима.
— Возможно, я смогла бы помочь тебе. Сделать так, чтобы обошлось без лишнего кровопролития.
— Это вряд ли, — честно признался Дима. — Слишком большие деньги.
— И все-таки…
— Кать, не сегодня. Завтра вечером.
— Почему завтра? — не поняла Катя.
— Потому что завтра начнется круиз «Жемчужина Черноморья».
— А при чем здесь круиз?
— В нем поплывет Козельцев. Одной опасностью станет меньше.
— А вторая опасность?
— Смольный. Козельцев учел все, кроме одного: Смольный слишком своенравен. Он начал проворачивать свои дела, вместо того чтобы помогать Владимиру Андреевичу. До поры их планы совпадали, теперь разошлись. Но Смольный все еще на свободе и по-прежнему очень опасен.
Снова открылась дверь в квартиру, Настена вышла на площадку, встала, подперев рукой бок, явно копируя Катю:
