Закрывать за ним пошел Семейных.
Сбросив шлепанцы, в незашнурованной обувке, Шемякин шагнул за порог. Властно придержал дверь, открывавшуюся наружу. Стараясь подбирать слова, сказал:
— Ты, наверное, бесспорно достоин своей роскошной должности и можешь решать судьбу Севастьянова… Но запомни, паскуда. Я знаю, кто ты. Ты «крот», подстилка у тех, кто увел эти деньги. Формально мне тебя не достать… Но боже тебя упаси доложить о моем приходе и этих словах некоему Шлайну. Не трогать Севастьянова! Понял? Севастьянова не трогать! Запомни мне тебя формально не достать, только формально…
— Я завтра же позвоню в вашу редакцию, — внятно сказал Семейных. Подумайте над моими словами. Так ведь можно и не вернуться из отпуска… Пустите дверь! Вы! Отщепенец!
Под ветром Бэзил вышел на Кутузовский проспект. Минут десять постоял, успокаивая дыхание. Слава Богу, что не истратил ни доллара из денег, которые Ефим дал ему в Голицыно. Их следует вернуть в ближайшее время… Нет, Севастьянова они теперь не тронут. Держись, коллега-алексеевец! Наше дело правое, хотя и безнадежное…
Ступени в подземном переходе покрывала слякоть, мусор и окурки. Ноги скользили.
— Шемякин… Или как вас… Шемякин!
Из-за серого парапета, почти над ним, свешивалась Марина Владленовна. Махнув рукой, чтобы он задержался, сбежала к нему.
— Скажите, Шемякин, у вас есть удостоверение?
Кажется, начинался дождик. Несколько капель выпукло блеснули на её гладкой прическе.
— Есть. Да вам-то что?
— Дайте посмотреть…
Она вернула затертую редакционную книжицу, порылась в заплечной кожаной сумке и протянула Бэзилу свернутый вчетверо листок. Сказала:
— Спускайтесь внутрь, в переход, дождь ведь… Читайте при мне… Куда вы исчезли на неделю после вылета из Бангкока?
— Остановился в Бомбее… А вам-то что?
— Читайте, это письмо три дня вас ждет. Я уж и в редакцию звонила…
«…как и предполагалось, сбежал из Сингапура в Бангкок с итальянским паспортом и платежным поручением на сто с лишним миллионов долларов. Его сопровождал некто Джеффри Пиватски, американец. В операционном зале отделения «Бэнк оф Америка» на Силом-роуд устроил скандал, заявив, что сомневается в подлинности чека, потребовал прибытия таиландской полиции и российского консула. Сам понимаешь, он рассчитал верно. В банке своя охрана, посторонние не тронут. Американец оказался жестким, пришлось идти на компромисс. Севастьянов вернул ему итальянский паспорт, а я увез чек и Севастьянова.
Теперь, чтобы тебе стало ясно. Севастьянов развивал свою деятельность с моего ведома, хотя сам об этом не догадывался. Мое внимание к этому делу не было санкционировано. То есть, формально рассуждая, я действовал на свой личный риск. Оставаясь по возможности в тени, я способствовал оформлению Севастьянова в Сингапур. В этом плане я на свой страх и риск даже провел разговор с полковником Шлайном, которому ранее передал свое досье по сингапурским кредитам. Я имел более или менее полное представление о характере Севастьянова, знал, насколько глубоко задело его то, как обошлись с Петраковым, с какой невыносимой для него остротой он переживал шушуканье о взятках. Способствовал я и тому, чтобы к нему в руки попадали документы или публикации, относящиеся к петраковской истории.
С твоей стороны законен вопрос: почему я делал это? Отвечу: я входил в бригаду, обеспечивавшую безопасность Петракова в период его сложных забот, причем действовал как в Сингапуре, так и из Москвы. Я написал особое мнение после того, как было вынесено решение по злосчастному потерянному кредиту.
Итак, мой расчет — если хочешь, исключительно психологического свойства — оправдался. Севастьяновский характер сработал.
Я лично взялся сопровождать Севастьянова с чеком на все его миллионы, и мы вылетели из Бангкока в Москву аэрофлотовским самолетом через шесть часов после скандала в «Бэнк оф Америка». Сейчас я отстранен от работы до решения моей участи. Какая будет резолюция на моем объяснении, в котором я всю ответственность беру на себя, неизвестно. Разбирающую мое дело комиссию — пока она называется дисциплинарной — возглавляет полковник Шлайн. Он производит двойственное впечатление, хотя серьезно вникает в случившееся.
И все же вполне возможно, что тебе придется помогать мне искать работу. Из-за своих миллионов, которые никто не знает, как оприходовать, Севастьянов находится под арестом.
Марина Владленовна, которая передаст тебе эту бумагу, только вдохновительница. Думаю, она вдохновит тебя на подготовку материала для газеты об отчаянном бухгалтере. Но ты положишь его на стол редактору только после сигнала от неё же. Хотя, с другой стороны, кто в наше время обратит внимание на газетную статейку здесь, в России? Может быть, взорвешь эту петарду за границей?
Если ничего не получится с вызволением Севастьянова, не горюй. Знать, судьба его такая.
С самыми добрыми пожеланиями, Николай Дроздов».
— Семейных, что же, не знает обо всем? — спросил Бэзил.
— Нет еще… Севастьянова арестовали прямо в Шереметьево. Куда увезли, никто не знает… Дроздова тоже никто не виделю… — Она запнулась и покраснела. — Такие дела… На службе его нет. Записку я нашла утром на своем рабочем столе. Верните мне её теперь… Я позвоню вам.
— Спасибо, Марина Владленовна.
Она как-то странно посмотрела на него. Схватив за руку, нервно сказала:
— Помогите ему… Как-нибудь… Дроздову! — И убежала вверх, на Кутузовский проспект.
Пройдя пустой гулкий переход до конца, Бэзил поднялся на улицу, под дождь, и проголосовал. Притормозивший «опель» слегка занесло на мокром асфальте.
— Куда? — спросил из прокуренной кабины водитель.
— На улицу Изумрудного Холма, братец.
— А если без дурацких шуток?
По обеим сторонам Бородинского моста с черной Москвы-реки поднимался пар.
ЭПИЛОГ
«Шелковой» посадке пассажиры аплодировали вяловато, сказывался ранний час. Командир сообщил, что московское время пять двадцать утра, а температура за бортом плюс восемь, дождь.
За иллюминатором ТУ-154, выруливавшего непривычно близко к зданию Шереметьевского аэровокзала, пунктиром тянулись оранжевые огни. Дипломат, сопровождавший Севастьянова из Бангкока вместе с Дроздовым, коренастый шатен с усиками, улыбчивый и неразговорчивый, отстегнул ремень безопасности и, наклонившись вперед, достал что-то из-под пиджака. Краем глаза Севастьянов различил наручники и покорно протянул запястья.
— Не вы, — тихо сказал коренастый и перегнулся к Дроздову, который сидел возле иллюминатора. Так же тихо окликнул: — Дроздов! Руки!
Защелкнув на консуле наручники, шатен встал, снял с полки сложенный плащ и набросил на колени арестованному.
Огни в салоне притушили, Севастьянов не видел лиц четверых субъектов в безликих костюмах и галстуках, которые, пропустив его вперед, окружили дипломата и бангкокского консула.
