Бруно хохотнул в ответ. Трудно было представить, что он дожил бы до утра, если бы «объединение» обнаружило подмену. При этом мерзавец Клео ничем не рисковал.
— Ты уверен, что сошло?
— Потерпи с полчаса. Доказательства будут.
Бруно усмехнулся. Странно, но он не злился. Клео уверенно шел вперед к намеченной цели. Еще более странным казалось Бруно то, что он, пожалуй, даже стал ему доверять.
— Ну, хорошо, Клео… А откуда эти деньги? Скажем, у Нго? И почему он не может обойтись без нас?
— Где кровь голубая, а богатства старинные, там такие стиральные машины, как мы с тобой, и в самом деле не нужны.
— Что значит — стиральные машины?
— Нго и остальные напрямую или через сборщиков получают пакеты с наличностью. От сорока до семидесяти процентов с каждого стакана вина, каждой кружки пива, каждой комнаты в гостинице… если хочешь, с каждого счета на сто поцелуев, ха-ха… Словом, со всякого бизнеса, скрытого от налогов. Иногда это дань за спокойствие, которое гарантируется даже голубым деньгам.
— Гангстеры?
— Они сущие дети по сравнению с организацией, которую имеют здесь кантонцы. Здесь, а также в Сингапуре, в Бангкоке, на Пенанге… Не вникай в детали, чтобы не насторожить твоих новых… ха-ха… друзей. Будешь класть грязные деньги на свое чистое имя в банке и отстирывать… Ты дорогая прачка, вот и все.
— Ну, хорошо, с удобрениями, с другим товаром — это понятно. Пускай, сказал Бруно. — Мне на это наплевать. А как с моим-то делом, с золотом? О нем не сказано ни слова… В городе полно драгоценных металлов, достаточно пройтись по ювелирным лавкам твоих соотечественников, да и вьетнамцев! Вот где обороты! А время уходит, да и не мы одни такие умники.
— Потерпи. Обед ещё не кончился.
— Что значит, не кончился?
— Когда человек двигает челюстями, он, конечно, ощущает вкус пищи. Но это преддверие истинного наслаждения. Нужно, чтобы внутренние соки полностью переварили питательные и оздоровительные компоненты проглоченного. Вот тогда наступает наслаждение высшего порядка… Полагается подождать, а не дергаться… После того, как Нго переведет дух после дармового угощения, он отвезет нас в порт к причалу, где швартуются крупнотоннажники. Он распорядился, чтобы ты ехал с женой… Ха-ха… Она ему приглянулась!
Бруно не почувствовал обиды. У этих людей своя манера шутить. Нго воспылал, в сущности, не к Рене, а к определенному типу женщины, только и всего. Это так же допустимо, как и вожделеть к чужим деньгам вообще, а не к деньгам компаньона или близкого земляка, который с тобой «в деле». Поэтому Бруно сказал:
— Белое куриное мясо.
— Учишься языкам? — спросил Клео.
Возле огромного буфета, на полках которого среди бессчетной фарфоровой мелочи европейские пивные кружки с серебряными крышками походили на крестоносцев, врезавшихся в восточное войско, старший официант вслух зачитывал счет. Выкрикивал названия блюд и стоимость.
— Чего он так кричит? — спросил Бруно.
Клео рассмеялся.
— Это не для нас… Он оповещает других официантов. Таков обычай… Дает понять, что не прикарманивает чаевые, которые идут в их общую кассу.
— Не проще ли поделить сразу?
— Нельзя. С них тоже берется процент. В пользу Нго, других…
— О, господи, — сказал Бруно, сообразив, что с этой минуты он тоже получает проценты с ресторанных платежей и чаевых — тех самых, о которых старшина подавальщиков оповещает свою команду.
Нго сам правил «паккардом». Эти машины, с рычагом переключения передач на рулевой колонке, недавно появились в Сайгоне. Гангстер цепко обхватывал пластмассовый набалдашник рычага пергаментным кулачком со старческими веснушками. Пластик тоже был новинкой. Бруно видел раньше только костяные, деревянные или металлические насадки на рычагах. Сидения передвигались, и Нго с тщеславием ребенка, получившего редкую игрушку, показал, как это делается, чтобы дать простор длинным ногам Рене, которую усадил рядом.
Бруно мысленно подсчитывал, сможет ли он купить такую тележку. Пожалуй, получалось.
— Бруно, — сказала Рене, — это «паккард». Американская роскошная безвкусица. Как же претенциозна их техника…
Дочь французского генерала не могла подумать иного. Бруно хотел напомнить, сколько раз бронетранспортер американского производства спасал жизнь её мужа, но тут заговорил Нго.
— Господин Доуви, — сказал он, полуобернувшись.
Рене не удивилась. Видимо, Сун Юй предупредила её об имени.
— Да? — почтительно подался вперед Бруно.
— Вы обещаете хранить тайну, которую вам сейчас доверят?
— Обещаю.
— Мадам Рене, обещаете хранить тайну, которую вам доверят? — спросила Сун Юй, наклонившись к затылку его жены. Китаянка сидела между Клео и Бруно на заднем сиденье. — Предупреждаю: от этого будет зависеть здоровье и благополучие вашего супруга, а также членов вашей семьи, как нынешних, так и будущих. Итак, обещаете?
— Обещаю, — сказала Рене. — Но я не вмешиваюсь в деловые операции мужа. Он все решает сам… В этих… этих начинаниях просто участвуют деньги моего отца. Как доля.
«Ах, умница!» — подумал Бруно. Никаких денег отца Рене ни во что не вкладывала. Да и не могла вложить. У генерала ничего не было, кроме пенсии… Старый горшок располагал ничтожным счетом в отделении Швейцарского банка на бульваре Соммы. Ежемесячный поход в это отделение совершался в полной генеральской форме. Все должны были видеть, что семья де Шамон-Гитри держит деньги только у швейцарцев.
У ворот порта машина въехала в узкий коридор между передвижными рогатками, затянутыми колючей проволокой. Бруно поглубже откинулся на сиденье. Броневики охраны принадлежали Легиону, хотя проверкой документов занимались жандармы. Не хотелось встретить знакомых. Однако Нго предъявил сиреневый пропуск, и машину пропустили без проверки пассажиров. За желтоватым административным зданием, по крыше которого полз декоративный дракон, обозначенный во всех туристических справочниках как произведение великого искусства, небо коптили пять труб гигантского «Пастера». Пакетбот водоизмещением в сорок четыре тысячи тонн служил «военному туризму» — возил между Марселем, Сайгоном и Хайфоном войска, оружие, отпускников и инвалидов. Чайки с криками пикировали на грязные надстройки пакетбота. Возможно, с камбузов выносили помои…
Пока машина разъезжалась с армейскими грузовиками, джипами и тягачами, тащившими пушки вдоль пирсов, Клео вполголоса вводил Бруно в курс нового предприятия.
Полковник Беллон, военный комендант на борту «Пастера», уполномочен обменивать военным, прибывающим или убывающим на пакетботе, индокитайские пиастры на доллары или британские фунты и наоборот. Курс судовой кассы двадцать три пиастра за доллар. Черный рынок дает пятьдесят. Беллон получает доллары для обмена по определенной норме на каждого пассажира согласно списку принимаемых на борт. Обменивают же деньги далеко не все офицеры и солдаты. Одни не ведают о своем праве, а другие, которых большинство, спускают жалованье ещё на берегу, поскольку так повелось в армии. Полковник, отметив в списке, что все пассажиры воспользовались правом обмена, отправляет невостребованные доллары и фунты на черный рынок.
