Один ус газетчика кривовато пополз вверх. Севастьянов приметил: Шемякин не умеет улыбаться. Губы растягиваются вкривь, а глаза неподвижные, без выражения. Трудно поверить, что этот человек способен от волнения перепутать место свидания и час торчать на виду у всех с розой в руке.
— Некто Ийот Пибул из отдела поступлений и кредитования.
— Костистый, поддергивает брюки на ходу локтями, смотрит вниз, да вдруг уставится в лицо. Он? Крупные кисти рук с узлами вроде ревматических на пальцах… Лобастый…
— Да… Сидит на втором полуэтаже справа от входа в операционный зал, за металлическим столом. Лобастый и пальцы шишковатые, это верно.
Шемякин явно имел в виду старшего бухгалтера Индо-Австралийского банка, который начал разговор с Севастьяновым до прихода Жоффруа Лябасти. Проходимец нейтрализовал беседу и удалился, едва пожаловал хозяин… С задержками платежей — серийный трюк. Деньги заносят в бухгалтерскую книгу, которая скрыта за семью замками, и они крутятся в какой-нибудь «черной лотерее» через подставное лицо, пока не наступает критический срок возвращения в легальную ипостась и в официальную книгу, открытую аудиторам, то бишь контролерам.
— Посольство пользуется тем же банком?
Журналист промолчал. Пожал плечами — мол, меня это не касается. И припарковал «тойоту» у двери консульства с английской вывеской «Открыто». Под дождем, один за другим, словно солдаты под огнем, они перебежали в приемную, где, казалось, торчали те же посетители, что и два дня назад. Они снова перебежали под дождем по кокетливо извивающейся дорожке из консульского флигеля в барочное здание посольства, и дежурная из-за пуленепробиваемого стекла сообщила в микрофон Севастьянову, что его ждет телекс из Москвы.
Надорвав бумажный квадратик, Севастьянов прочитал: «В ходе переговоров в Бангкоке можете коснуться вопросов обеспечения непогашенных кредитов земельным залогом. Семейных». Следовало ли это понимать как реакцию на два его послания — вчерашнее и позавчершнее? На бангкокский адрес электронной почты, который дал ему в Шереметьево московский оператор, он отправил сообщения о встречах в Индо-Австралийском банке и в отделении «Бэнк оф Америка».
Минувшим утром с пяти до восьми часов Севастьянов просидел в постели, уместив на коленях свой ноутбук, — освежал досье Индо-Австралийского банка. Записал беседу с Лябасти-младшим. В отдельный файл занес философские высказывания, касающиеся планов папаши Лябасти. За досужими разглагольствованиями сына проступало намерение создать особую финансовую структуру, которая стала бы инструментом впрыскивания в легальные денежные потоки грязевых инъекций гангстерской налички. Намерение могло остаться абстрактным и умозрительным проектом, а могло стать рабочей схемой. Например, в рамках структур, подобных «Ассошиэйтед мерчант бэнк».
Переговоры в отделении «Бэнк оф Америка» на Силом-роуд по результативности оказались ещё ничтожнее, чем с Жоффруа Лябасти-младшим. Представители отделения были готовы пойти на продажу земельных участков, заложенных у них «Ассошиэйтед мерчант бэнк». Однако, при двух условиях. Первое: необходимо судиться. Второе: перед этим следует в суде же определить саму возможность судиться вообще. То есть сказали и да, и нет. А отсрочка продажи земли с аукциона им обходится недешево. Обслуживание залога — налоговые платежи, содержание и прочее — тоже стоит денег. Севастьянов чувствовал, что банку выгоднее выжидать. Чего именно? Того момента, когда Амос Доуви, набравший кредитов от имени «Ассошиэйтед мерчант бэнк», окажется на свободе? То есть можно допустить, что деньжата, сто восемнадцать миллионов долларов, все же не испарились?
Беседу в этом направлении Севастьянов провел на свой страх и риск. Однако теперь телекс из Москвы определенно предписывал сделать именно это. Такое распоряжение могло быть дано только с ведома генерального. И пусть команда поступила задним числом, действия Севастьянова будут сочтены в любом случае правильными, потому что теперь они не самовольные.
Хоть здесь облегчение и просвет от московских подзатыльников. Как сказал бы Петраков — ничтожный, но кредит доверия. Кто там поддержал его, Севастьянова? Или наоборот — кто сует палки в колеса, отправив столь важный для петраковского дела телекс с заведомым опозданием? С другой стороны, опоздание могло и не быть заведомым. Оператору Севастьянова после получения его электронного послания тоже ведь требовалось время, чтобы через своего агента влияния в российских банковских структурах подтолкнуть дирекцию «Евразии» к нужному решению.
Дроздов, появившийся за стеклом рядом с дежурной, кивнул на бумажку с телексом и спросил в микрофон:
— Тучи рассеиваются? Или как?
Он, что же, втихую прочитал телекс? Севастьянов пожал плечами.
Дроздов помахал рукой, чтобы Севастьянов его дождался. А когда появился, с высоты своего роста как-то странно спросил:
— По дому не заскучали?
— Через три-то дня? — усмехнулся Севастьянов.
— Тоска по дому — чувство патриотическое. Его можно классифицировать даже как вполне государственное переживание… Об этом принято говорить за рубежом с консулами… Духовно очень здоровое чувство.
— И сладенькое, — добавил появившийся уже без чайных роз Шемякин. Он исчез, пока Севастьянов читал телекс. — Обратите внимание, как приторны мелодии про любимую родину… А? Или я не прав?
— Дерзишь? Вытираешь ноги о святое? — спросил Дроздов. — Да ещё коррумпируешь техаппарат загранучреждения, подсовывая цветы и расточая комплименты заведующей канцелярией, находящейся при исполнении? Не боишься вести себя опрометчиво? Наглость и распущенность прессы безграничны…
Они перебежали под дождем назад, в консульский флигель.
Вымокший Дроздов курил в обычной манере — не вынимая сигареты изо рта. Его глаза щурились от дыма.
«Ну и тип», — подумал Севастьянов.
Сквозняк от кондиционера шевелил список телефонов внутренней посольской связи, приклеенный скотчем на стене. Пятым стоял номер библиотеки. Напротив указывалось — «К. Немчина». Аппарат стоял прямо под списком.
— С твоего разрешения я перегоню машину с улицы в посольский гараж? спросил Шемякин Дроздова. — Постоит недельку, можно?
— Запрещено правилами безопасности. Но не разрешаю по личным мотивам. Из ревности.
— Тогда спасибо за разрешение не по личным мотивам. Скажу дежурному, чтобы пропустил в ворота!
Теперь они остались втроем — Севастьянов, консул и где-то в глубине старого особняка, почти невидимого за дождем, Клава у телефона под номером пять.
— Хотел спросить… хотел вот что спросить, — сказал Дроздов. — Кофе на дорожку попьем?
— Да когда же? Сейчас борзописец загонит машину, заберу из багажника чемодан, и на аэродром. Нужно ещё такси перехватить. Времени в обрез…
— Вот тоже герой, — сказал врастяжку Дроздов.
— Кто герой? Шемякин?
— Ну, да… Только у него увели жену, а ты уводишь чужую…
